Бывшая единая и неделимая Держава, оплеванная, оклеветанная, обезглавленная, брошенная в грязь революционных преобразований, конвульсировала на последнем издыхании. Не было ни одной святыни, которой бы ни коснулась кощунственная, святотатственная рука.
Такие понятия, как доблесть, честь, совесть, вера, правда, подлежали изъятию. Герой романа “Вор” Митька Векшин, исполнявший обязанности комиссара дивизии Красной Армии, за убитого в бою любимого коня отрубает руку пленному белому офицеру, поручику, заставив его при этом отдать ему честь.
Как и всякое великое произведение, роман “Вор” — многоплановое. Вслед за первым видимым планом — содержанием романа, выступает следующий пласт духовно-нравственного порядка. Дело в том, что честь являет собой внешнее выражение совести, гласа Божьего на земле, то есть честь имеет прямую связь с совестью, святостью и, наконец, с правдой, которую честь офицерская оберегает.
И когда отсекалась рука, “отдавшая честь”, то отсекалось целое мировоззрение, выраженное этим жестом, отсекалась эпоха, вся предшествующая культура с ее великими представителями, отсекались морально-этические и духовно-нравственные ценности, являющиеся стержневыми в образе жизни народа, в его укладе. Отсекался целый мир, выраженный этим жестом. Совершив этот страшный, кощунственный, глобальный по своему значению поступок, вполне, правда, в духе того времени (вспомним расправу Подтелкова с пленными офицерами-казаками в “Тихом Доне”), он, герой романа, преступил ту черту, за которой все дозволено, за пределами которой торжествовали иные силы, духи зла, с ложью, ненавистью, подлостью, террором, вседозволенностью и, наконец, гордыней — одним из главных грехов в Православии.
Леонов — тот писатель, чья гражданская совесть и мужество не позволили поставить подпись под изданием пресловуто-известного, цинично-кощунственного издания, прославляющего достижения, а на деле страдания и муки миллионов ни в чем не повинных мужиков, баб и детей, строящих светлое будущее на Беломоро-Балтийском канале.
Но были потом и бессонные ночи ожидания расплаты за неповиновение. Ослушаться рапповского вождя Л.Авербаха, шурина главы ОГПУ Г.Ягоды и не подписать книгу, где уже стояли подписи от Горького до Зощенко — значит подписать приговор себе.
Была и луна — огромная, страшная на черном, пустынном небосводе, казалось бы, предвещавшая начало крепостного пути на Голгофу, по которому восходили тогда миллионы россиян, вдруг оказавшихся “врагами народа”, и фонарик человека из ночной машины, осветивший номер дома в Переделкине и, писателя, идущего к нему, с приготовленным заранее узелком на заклание. Машина уехала за другой очередной жертвой. Обошлось. На этот раз. Спас случай. Реплика, брошенная на встрече писателей с государственными деятелями самому “отцу народов” о наказании. “Накажите, накажите меня, Иосиф Виссарионович, но сделайте это сами, другим не поручайте”, и взгляд вождя, долгий, пристальный, немигающий взгляд в упор “зрачок во весь глаз”, сорок секунд, и он вынес этот взгляд, не отвел глаза, и был спасен.
Леониду Максимовичу и потом приходилось встречаться “с самим” в разных ситуациях. “Сталин напугал Россию еще лет на триста вперед”, — говорил он, но при этом никогда не мазал его одной черной краской, говоря, что это фигура трагическая, поистине шекспировского масштаба. И тем не менее отказался принимать участие в создании сценария фильма “Иван Грозный”. Сапоги вождю лизали другие, те, которые потом навешали на него всех собак за свои подлости и преступления.
Мало кто знает, что Леонид Максимович мечтал стать художником и поступал во ВХУТЕМАС. Только что вернулся с гражданской, в пропавшей порохом шинели и альбомом в руке. Позади Крым, взятие Перекопа. Не поступил. В.Фаворскому, он тогда был ректором высших художественных мастерских, так и не простил этого. Зато стал писателем — и каким!
Кто же близко знаком с Леонидом Максимовичем, знает прекрасные фотографии, сделанные писателем, и понимает, что ничто в жизни даром не проходит, не исчезает бесследно. Фотографии тому свидетели. Главное действующее лицо — Татьяна Михайловна Сабашникова — жена писателя и дочь известного издателя пореволюционной России.
Порой кажется, что жизнь наша складывается по каким-то совершенно нам неподвластным законам. Потом же выясняется, что это не совсем так, и что в цепи случайностей есть своя закономерность, что не все так просто.
Для меня событием огромной важности была встреча с Леонидом Максимовичем, который случайно обратил внимание на мои работы. Произошло знакомство, переросшее в дружбу.
Но жизненные хитросплетения могут быть просто уникально-удивительными и, как оказывается, бывают не только в романах Достоевского, а и в жизни. Татьяна Михайловна родилась и провела свое детство в имении своих родителей Сабашниковых в деревне Костине под Петушками. А это недалеко от того места, где проживаем мы летом, всей семьей. Дом в деревне Чуприянове мы приобрели у Анны Константиновны Борисовой, уроженки этих мест, которая в детстве своем была нянькой у двух девочек Сабашниковых, стало быть, и Татьтяны Михайловны.
Много лет протекло с тех пор, много утекло воды. Нет Анны Константиновны, Татьяны Михайловны, да и самого Леонида Максимовича, как и тех еловых аллей парка, которые вспоминала Татьяна Михайловна, и роскошного пруда у дома ее родителей.
Теперь там мерзость запустения. От дома остался один огрызок, рядом деревообрабатывающий цех, какие-то подсобки, и вместо пруда до недавнего времени грязный водоем. От былой красоты и следа не осталось. Сколько таких мест в России, пораженных язвой безобразия. А красота, вещь не простая, она духовного порядка, ее уход из жизни предваряет наше душевное опустошение и затем духовный распад. Наша теперешняя жизнь свидетель тому.
Дружил Леонид Максимович с Ильей Семеновичем Остроуховым. Бывал у него дома. Известный художник, уважаемый меценат почтительно относился к молодому писателю, беседовал с ним об искусстве; рассматривали коллекцию икон, картин, старые книги. Потом, после смерти художника, все это бесследно исчезло, часть коллекции оказалась в Третьяковке, а остальная неизвестно где. Леонид Максимович часто вспоминал об этом.
Знание жизни, точные характеристики и замечания Леонида Максимовича просто поражали. “Если художник не знает, как вставляется сук в дерево, не знает, как изображать этот узел, — это не художник или плохой художник”.
“Важна деталь, — говорил писатель, — открой ее — и через эту деталь, как через увеличительное стекло, выявишь суть предмета”.
“Никакого конкретного иллюстрирования, художник должен выявлять не литературно-повествовательную канву, а образное начало произведения, его настроение, должен аккомпанировать автору. Иллюстрация — музыкальное сопровождение произведения”.
“Художник не должен думать о том, как изобразить эпоху или свое время. Он сам — его нутро, его нерв, и должен работать только над сокровенным, над тем, что близко его душе. Необязательно гигантские картины писать, работа может быть маленькой, но сокровенной. Художник должен показать свое нутро — и в этом будет отражено время. Должен быть тайничок, и этот тайничок — пульс и нерв эпохи”.