Его постоянно занимала мысль о смерти, но не как страшная и безысходная в своей неизвестности тайна, а как завершение правильно прожитой жизни. Он любил повторять русские пословицы на эту тему: "кто жить не умел, того умирать не научишь", "умирает не старый, а поспелый". Валентин Курбатов вспоминает, что в последних разговорах с ним они часто возвращались мыслью к ранним смертям — Рубцова, Вампилова, Шукшина, всякий раз сходясь на одном: душа их "поспела", жизнь свершилась, сделанное ими прочно и полно. Такой настрой мысли не угнетал его, а лишь заставлял убыстрять темп своей работы и жизни и, как ни странно, был причиной особой остроты ощущения им радости и счастья от каждого прожитого дня. Вот запись, приведенная в книге Курбатова, которую за полтора года до смерти Юрий Селиверстов сделал в записной книжке: "Сократ на суде произнес последние слова: но уже пора идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а что из этого лучше, никому неведомо, кроме Бога…А Сократ — это русские стократ…Мы более чем эсхатологичны. Судьба мира просматривается в судьбе России. Раскол, разлом, распыл России — конец мира, а самим русским наплевать. Нет, пожалуй, даже лучше умереть, не понимая, что с их концом придет конец миру, что их русская "Косая" с косой — и есть хранительница мира."
Жизнь Юрия Селиверстова свершилась, его душа "поспела", он ушел в мир иной на полном развороте своих счастливо исполняемых дел и уже оттуда молится за русскую мысль, русскую культуру, русскую Церковь, русский народ. С нами же остались его емкие, умные, многозначные рисунки к произведениям Ануя, Акутагавы, Фолкнера, Воннегута, Достоевского, "Слова о полку Игореве", поэтов тютчевской плеяды, Фета, Кузнецова, которые так интересны и содержательны сами по себе, что язык противится называть их просто иллюстрациями. С нами — его работа художника-оформителя спектакля "Гамлет", настолько художественно и философски завершенная, что полностью осуществить ее в постановке оказалось театру не под силу. С нами — его интереснейшие проекты памятника на Манежной площади, а также архитектурно-скульптурного комплекса "Бульвар русской славы" в Москве, задуманного, чтобы запечатлеть в памяти народной собирателей и защитников Земли Русской. Этот духовно просвещающий мемориал должен был, по мысли автора, постепенно раскрываться перед гуляющим зрителем и органически включал в себя как памятные сооружения прежних лет, от храма "Всех святых на Кулишках", заложенного Дмитрием Донским после победы на Куликовом поле, до часовни у Ильинских ворот, сооруженной в честь гренадеров, павших в бою под Плевной, так и новые памятники. Среди последних намечалось возведение на Лубянской площади вблизи восстановленной стены Китай-города монумента в виде меча-креста, призванного возвестить: "поднявший меч от меча и погибнет". Также многопланова и символична его последняя по времени работа — проект храма, посвященного тысячелетию крещения Руси, где архитектурное решение идет от идеи соборного объединения четырех различных направлений в русском храмовом строительстве: южного — киево-черниговского, западного — псковского, северного — новгородского и восточного — владимиро-суздальского, вокруг пятого и срединного — московского. Эти проекты, к великому сожалению, не реализованы в силу разных, не относящихся к искусству причин. Но осуществлено издание его книги "…Из русской думы". А урок, преподанный его жизнью, стал еще одним нашим приобретением. Ведь сама его жизнь является совершенным в своей полноте и цельности примером, высоким символом неподвластной обстоятельствам и времени судьбы.
ТАК! (С Московского кинофестиваля)
"Духота, тягость, усталость, отвращение от жизни распространяются вместе с судорожными попытками куда-нибудь выйти. Всем на свете стало дурно жить — это великий признак. Кайтесь, господа, кайтесь,— суд вашему миру пришел!"
Данная цитата из сочинений гражданина Герцена Александра Ивановича. Как нельзя более подходит она к атмосфере, царящей на ХХI Московском кинофестивале,— тягомотном, истерическом мероприятии, никому в сущности не нужном и не важном, затеянном ради каких-то смутных целей отдельных утомленных персонажей...
Гнусны попытки газетчиков подсчитать количество прибывших и неприбывших на фестиваль западных "звезд", их величину, яркость и "активность". Какое это имеет значение? Кого это волнует? Кому интересно, что мышонок Микки хотел было приехать в Москву, но слег в престижный диспансер. Вот, мол, приехали великие, но малоизвестные Бэ и Мэ. Знаменитый же Ку-ка-ре-ку, впрочем, еще не прибыл — задержка в Ницце.
На фоне бэканья, мэканья — актерской туфты (бесконечной "поставленной" говорильни, лишенной толики смысла и капли живого чувства) отчетлива и конкретна суета мелких столичных аферистов, вампирически припадающих к любому денежному фонтанчику, возникающему на просторах Белокаменной.
"Да,— говорят господа-устроители.— Фильмы дрянь, звезды из созвездия Пси не упали на наши посыпаннные пеплом головы, однако фестиваль наш класса "А" — сие почетно."
Это страстное желание "куда-нибудь выйти" приобретает анекдотческие черты. Большая пузырящаяся тусовка отечественных актеров, режиссеров, их чад и челяди напоминает уморительный праздник гномов, шествующих, важно надувая щеки, по лестнице с потасканными заграничными Белоснежками.
"Все-таки, все-таки праздник нужен! Нужен праздник!"— восклицает "ненагулявшаяся" в советскую пору, привыкшая к сытой тусовочной жизни российская богема.
Да пошли вы со своими праздниками! Надоела бессмыслица.
Мощнейшая советская киноиндустрия, породившая великий кинематограф, обеспечила вам некий международный статус. Обязательно ли теперь носиться на развалинах оной, направо и налево крича о своем "международном" значении?