— Бывают ли случаи, когда вы начинаете писать музыку, не дожидаясь вдохновения?
— Не очень часто. Например, мне нужно бывает транспонировать романс в басовую тональность. Я вижу близко, ноту за нотой, как композитор его писал. Мне становится интересно, и я думаю, а что, если я снова поиграю в музыку по старой памяти. Начинаю как бы звать к себе это вдохновение. Но пока я не почувствую, что оно пришло, я не сажусь и не насилую себя.
— Как вы относитесь к импровизации, интерес к которой был очень высок среди поэтов и музыкантов XVIII-XIX вв.?
— Это действительно интересно. Я еще немного поднакоплю в себе разных умений, и не исключено, что буду даже в концертах рядом с заявленными номерами разрешать себе такие импровизации. В быту это у меня бывало не раз. Я садился за фортепиано и говорил себе, а что если я сейчас выдам…Я примерно знал, чего хочу. Но как это сложится, как зазвучит, какие будут удачи и неудачи,— я не представлял. И иной раз получалось поинтереснее просчитанного и выверенного.
— Музыка каких стилей и форм, каких композиторов вам ближе?
— Независимо от стилей и времен мне всегда была ближе напевная музыка, чем чисто инструментальная. И даже в инструментальной музыке мне значительно больше нравится приспособленная к голосу, округлая, текучая кантилена, чем рваная мелодика. Поэтому мне милее Гендель, чем Бах, ближе Гайдн, чем Моцарт. Бетховена люблю без всяческих рассуждений. Преклоняюсь перед гением Россини, написавшим "Моисея", потрясает своей мудростью и певучестью Верди, интересен Вагнер, в первую очередь его "Парсифаль". Из русских композиторов обожаю Глинку, хотя не всего. Обе его оперы для меня одинаково хороши, а "Иван Сусанин" по общей музыкальной концепции сходен, на мой взгляд, со страстями — распространенными в Европе мистериями на Евангельские сюжеты, особенно со страстями Баха. Удивительным жизнелюбием пленяет меня Бородин. Почему-то не самый певучий Римский-Корсаков на сегодняшний день оказывается мне чуть ли не дороже всех, а любимые ранее Чайковский и Мусоргский как-то отошли в тень. Из композиторов XX в. — Прокофьев, которого, пожалуй, никто в нашем веке не превзошел ни в симфонической, ни в камерной, ни в оперной, ни в балетной музыке. Это — колоссального масштаба личность. Какие бы разговоры ни вели сейчас про него, в его музыке — строжайший этический идеал. Как он писал про женщину, как интересно и сложно, как, подчас, полярно "разрабатывал" женскую природу! А как, поистине кожей, чувствовал он фортепиано и оркестр!..
Вот и все, что захотелось сказать о Дмитрии Степановиче. Пожелаем же ему здоровья, дальнейших творческих успехов и удачи, а нам — новых его ролей, концертов и новой музыки, которые, даст Бог, принесут радость слушателям и свершения русскому искусству.
(обратно)