Партийно-стратегический в то время институт, командовал которым Иноземцев, работал по международной линии ЦК над докладами Брежнева. В порядке этой важной для государства мозговой работы Примаков завел самый главный для его дальнейшего подъема на Олимп контакт — с идеологом партии Александром Яковлевым, который вспоминал впоследствии, "как они с Иноземцевым в промежутках между работой над очередным докладом для Брежнева гуляли на бывшей сталинской даче и с горечью говорили о том, что происходит в стране".
Той элите, в ряды которой уже прочно въехал Примаков, эта горечь ни в малейшей мере не мешала замечательно подниматься по ступеням карьеры. В 1977 году Примаков становится директором Института востоковедения, в 1979 году изби- рается действительным членом Академии наук по Отделению экономики. Экономистом он после окончания им аспирантуры ни одной минуты не работал. Но, надо полагать, заслуги Примакова перед брежневской номенклатурой по какому-то невидимому и потому никак не представленному в ученом свете фронту были настолько велики, что пожизненную академическую ренту ему выписали.
При Андропове Александр Яковлев становится директором ИМЭМО, а при Горбачеве поднимается в перестроечное ЦК и на свое место ставит Примакова. Чуть позже, в то самое время, когда горела и слетала старая номенклатура, Яковлев переводит Примакова через перестроечные Альпы и находит ему место в ближайшем окружении Горбачева. В 1989 году Примаков становится кандидатом в члены Политбюро и избирается Председателем Совета Союза Верховного Совета СССР. То есть входит уже в самый высший эшелон. И когда Ельцин сметает Верховный Совет после путча 1991 года, Примаков блестяще повторяет свой альпийский переход, дважды удавшийся кроме него только тому же Яковлеву. Еще при номинальной горбачевской власти, 30 сентября 1991 года, он назначается главой внешней разведки — и Ельцин оставляет его в этой должности.
Как человеку, заслужившему все лавры при застое, удалось не растерять их, да еще и приумножить при уже полярно противоположной власти?
Льстецы частенько прилагали к нему пушкинские строки: "И академик, и герой..." Точнее сказать, наоборот: не академик, не герой, не мореплаватель, не плотник — но ценный кадровый работник! Свой гений он употребил на отыскание универсальной формулы личного успеха на протяжении всех трех вроде бы и разных, но чрезвычайно родственных в какой-то генетической основе эпох. Журналист — но не от Бога, чтоб не ссориться с людьми; экономист — но никакой; востоковед — но без хоть отдаленно пахнувших костром открытий. Помог евреям, как сказал Крючков, но и с арабами при этом лобызался тоже. И, может, даже закрепившаяся за ним среди рыцарей плаща и шпаги байка, что сотрудничая с первых дней карьеры с КГБ, он одновременно работал и с "Моссадом",— полное вранье. Но знаменательно, что именно к нему, высочайшему мастеру паллиативов и компромиссов, она прилипла. Несозидательная, но устраивающая абсолютно всех и всегда личность — именно такая и должна была перекочевать из застоя через перестройку в наши дни упадка.
Елейные биографы феномен этой выплываемости при любой власти относят исключительно к на редкость достойной для царедворца манере поведения Примакова. Не лебезил, не заискивал никогда перед сменявшимися владыками, умея выказать лояльность им солидно,— чем и страшно пленял всех. Но суть, сдается, все же несколько поглубже. При всех манерах — он надежный в высшей степени подручный. Какое дело ни доверь — реального и порождающего настороженность успеха не достигнет, что в пору возобладавшего упадка и не надо. Но доверителя зато не огорчит.
И все без исключения его деяния на высших государственных постах были именно такого сорта. В 1990 году он утрясал события в Баку с резней сперва армян, потом азербайджанцев. Так утрясал, что конфликт ушел вглубь, разъединив две республики и дав старт распаду СССР. С таким же нулевым успехом Примаков исполнил свою знаменитую миссию в Ираке в пору кувейтского конфликта. Бомбежек не предотвратил, долгов нам не вернул. Багдад с тех пор с колен не поднялся — сумел на всем этом чудесным образом подняться только сам Евгений Максимович.
Тогда же он возглавил парламентскую комиссию по борьбе против льгот и привилегий — и так же свел весь ее великий звон на нет. Умея превосходно выставляться в образе гуманиста-демократа, Примаков на самом деле там, где лишь на волос задевался его интерес, милости к другим не ведал и делался непробиваем, как казенное сукно.