Пункт Б. Теперь пункт Б. Возможно это лишь магическая редубликация пункта А. То же самое, но на велосипеде едет девчонка, которая только что чуть не упала, засмотревшись на распахнутого алкаша в канаве, около вокзальной буфетчицы отирается зоркий добродушный армянин, и в ветерке угадываются какие-то стальные очень тонкие иголки, отсутствовавшие в пункте А, и АБСОЛЮТНО ИНОЕ НЕБО.
Без человека (вне человека, до человека), вышедшего из пункта А (и пока не дошедшего до цели), пункта Б не существует. Не то чтобы вообще. Нет, он есть в мерцающем замысле. Он тяжело рвется к существованию, пытаясь продавить сгущенную пелену возможного, выпростаться острым углом плоти из тумана предположительности; его завязь, зародыши его взрослых обитателей и мягкие скелеты малышей уже шевелятся, но это процесс... Это будущее. Это полурукотворный, полупредестинированный объект, кото-рый еще может отклониться, сместиться, а то и вовсе обрушиться внутрь себя, так и не став твердой лавой фиксируемого атлантистской картографией присутствия. Пункт Б. Проект Омега. Что мы знаем об этом, в конце концов? Много было предчувствий и пророчеств. Лучшие сердца человечества описывали архитектонику этого небесного пункта Б. Но то, что отделяет нас от него (весь этот иллюминизм пути), столь насыщенно отвлекающими моментами, сбивает и приближает, уводит в сторону и открывает, обнажает и насылает чары гипноза, что не может не влиять на окончательную иерофанию пункта Б. Пункт Б. Пункт прибытия человека. Finis gloria mundi. Последний (не существующий) трактат Фулканелли.
Путь по обочине Он находится в пути. И на каждом шагу окутывает его магия бифуркаций. Пейзажи меняют свои очертания так причудливо, что порой человеку кажется, будто определенный ритм движений и траектория взгляда могут остановить шевеления знойной влажной плоти окружающего, превратить непроницаемую ткань вещества в хрустальное море. Найди поворот головы... Схвати ускользающее чувство едва заметное на фоне потеющей работы сухожилий и мышц... Сверни в сторону - там на поляне сидит шофер и трет масляную крыльчатку... Может быть, это и есть тот самый, который едет в правильном направлении, а совсем не в этот идиотский пункт Б.
Пары рассудка утверждают: не может быть - это просто шофер. Пары контррассудка - капилляры великого евроазиатского мыслительного органа, смущающие чары Большой Души - опровергают, точнее, сбивают с толка: а ты уверен?.. Хрен с ним, с шофером. По обочине идет девица. Специально не смотрит на человека. Не смотрит столь нарочито, столь исполненно скрытым значением, что теплая подушечная волна зреет в животе, под ребрами. Когда-то человеку, идущему из пункта А в пункт Б, было 13 лет. И в эти 13 лет любой женский образ - страшный, косой, полураздетый, усохший, с обтянутыми бедрами или морщинистым локтем вызывал возбуждающую и унизительную дрожь. Так бьется карась, которого суют глазами в мутную стеклянную банку. Сейчас ему, в целом, все равно, все прохладно и отсрочено, но 13 лет - принадлежащие иному пункту и иному пейзажу - никуда не делись. Как никуда не делось вообще ничто. Все есть, и все в нас. Все в нем. Так и этот шофер и девица - раз попавшись на глаза - никуда не денутся больше. Им некуда деваться, чья-то сила выкинула их на берег внимания, и нет пасти, способной заглотить эту роскошь назад. У бытия есть предбытийная матричная причина, но у него нет послебытийного могильного вместилища. Нет успокоения раз изрыгнутому из небытия. К бытию примешана Большая Мысль, оживляющая Большую Душу. И девать Ее некуда. Человек сворачивает (или не сворачивает), бредет в лес, подходит к ларьку, тыкается ликом в землю, подставляя затылок небесам.
НАТО "Слишком хорошо вы, ребята, живете, - скажет тот проницательный натовский тип, который способен схватить содержание русского маршрута. - Для этого мы вас (вместе с такими же, как вы, балканскими путниками из пункта А в пункт Б по картам Милорада Павича или Милоча Мачванского) и будем бомбить".