Это был кризис драматурга. Ему, каким бы одаренным он ни был, для развития нужен свой театр. Уверен, редактура всех его пьес (не касаясь цензурных и идейных моментов) объясняется именно отсутствием своего театра. И в "Старшем сыне" объяснение ситуации с самозванством через диалог с Сильвой, и в "Метранпаже" (финал с Хомутовым) пошли на пользу пьесам, облегчили их сценическое воплощение.
Для своего высшего расцвета ему надо было пройти закалку московской сценой. Не дождался. При жизни ни одного столичного спектакля. И Олег Ефремов, и Владимир Андреев, и "Современник", и театр Станиславского — все было как постскриптум к его судьбе...
И отсюда настроения в дневнике: "В душе пусто, как в графине алкоголика. Все израсходовано глупо, запоем, раскидано, растеряно. Я слышу, как в груди, будто в печной трубе, воет ветер. Ничего нет страшнее духовного банкротства. Человек может быть гол, нищ, но если у него есть хоть какая-нибудь задрипаная идея, цель, надежда, мираж — все, начиная от намерения собрать лучший альбом марок и кончая грезами о бессмертии,— он еще человек и его существование имеет смысл... А вот так... когда совсем пусто, совсем темно..."
Он и переделывал по 17 раз свои пьесы, потому что не видел их сценического воплощения. Постановка ведущими театрами страны, конечно же, дала бы мощный импульс для развития великолепного драматургического дарования Вампилова. С болью писал он: "Для меня жизнь моя — черновик".
Но кто же мешал ему творить судьбу уже по-белому? "Ложь стала естественной, как воздух". Что делать? "Знаменитым стать сейчас легко, надо только потерять совесть". Засевшие в Управлении культуры Замшеверы, Мирингофы и прочие Санетовы лишь смеялись, принимая новую пьесу Вампилова. Мол, "новый анекдот прислал". Пишет верная поклонница таланта Вампилова Елена Якушкина: "Обсуждение было бурным. Тройка: Санетов, Мирингоф, а главное... Закшевер просто разъярились, как будто ты их всех лично когда-то оскорбил... Закшевер о Бусыгине (пьеса "Старший сын".— В.Б.) "Что высмеивает эта комедия?" "Наташа Макарская — весьма легких нравов". "Язык — это орудие драматурга — засорен блатными словечками" (Мирингоф); и т.д. и т.п. до бесконечности.
Главное — единодушное возмущение вызвал образ Михаила Кудимова. "Компрометируется самое святое — образ советского солдата".
Далее Якушкина пишет: "Я свой Ермоловский театр... отнюдь не защищаю, но мы действительно связаны по руками и ногам тем, что Закшевер произвел такой шум вокруг "Сына"...
В результате негласного сговора элитных режиссеров и чиновников Вампилов так и не увидел своих пьес на московской сцене. Все посмертные "ахи" и "охи" были надуманы и просчитаны. "Они любить умеют только мертвых..."
Вампилов отвечает: "Драмы лежат, так пусть хоть комедии пойдут... Ведь дело, разумеется, не в одном только Мирингофе (будь он проклят)".
Немногочисленные искренние сторонники русского таланта пробовали его убедить на время стать как бы "национальным автором", для облегчения участи, зная советское потворство писателям малых народов и зная, что в Вампилове течет также бурятская кровь. Олег Ефремов вспоминает: "Неловко вспоминать, как я предлагал Саше Вампилову для быстрого прохождения "Утиной охоты" провести ее по разряду "пьес национальных авторов". Он немедленно отказался и, наверное, был уязвлен. Он считал себя русским писателем, был кровно связан с русской литературой, и любая снисходительность ему была не нужна".
При всем его провинциальном терпении он взрывался, когда его пробовали причислять к литературе малых народов.
"Глупейшее знакомство с Безыменским. Еврей-редактор: "Вы пишете на русском языке?" — "А вы?" Он думал, что я из Якутии".
Дело не в том, что он стыдился бурятской крови погибшего отца — он ею гордился, но в русской литературе по праву таланта считал себя не последним ее представителем.
Он знал себе цену. Знал цену своим друзьям-прозаикам, с кем вместе начинали в Иркутске в шестидесятые годы. А это была на редкость талантливая и в ту пору дружная иркутская команда "детей 37-го года". Валентин Распутин, Вячеслав Шугаев, Юрий Скоп, Геннадий Машкин, Евгений Суворов... Именно Вампилов прозвал их "иркутской стенкой".
Литературовед Н.Тендитник считает: "Переломным и важным в биографии А.Вампилова был 1965 год. Год читинского семинара молодых писателей... Иркутская писательская организация направила в Читу В.Распутина, А.Вампилова, Дм.Сергеева, Г.Машкина, Г.Пакулова, Б.Лапина, В.Шугаева. Успех был большой. На семинаре появилась крылатая фраза — иркутская стенка писателей".
В Иркутске молодые таланты как-то быстро и дружно объединились, чувствуя и общность целей, идей, устремлений, чувствуя и подлинный интерес друг к другу. В спорах, в неосознанном творческом соревновании они тогда и мужали быстрее. Вот истинный пример необходимости творческих групп и объединений. Елена Стрельцова приводит пример уже сверхтесного творческого контакта друзей: "В начале 60-х годов Вампилов и его сотоварищи, известные ныне прозаики, были журналистами. Часто молодые журналисты работали в соавторстве. Очерк "Голубые тени облаков" — творческий отчет А.Вампилова и В.Шугаева; Ю.Скопом и В.Шугаевым вместе создавались очерки, повесть "Сколько лет тебе, парень?" Съездив в командировку, В.Распутин и В.Шугаев написали повесть "Нечаянные хлопоты"..."
Есть и киносценарий А.Вампилова и В.Шугаева под названием "Баргузин". Вячеслав Шугаев позже так объяснял их содружество: "Стремление наше к соавторству происходило, по-моему, из желания разделить ответственность за слово, принять ее на две пары плеч. Не то чтобы легче, но не так страшно". Другой иркутский прозаик Геннадий Машкин дополняет: "Мы собрались в Стенку по душевной потребности, научившись кое-чему у классиков, стараясь помочь друг другу в пути. И первые произведения создавались на глазах друг у друга".
Может быть, под влиянием "Стенки" Александр Вампилов и начинал с прозы, втягиваясь в непрерывный, требовательный творческий поиск. Не случайно, как пишет Е.Стрельцова: "Само крепкое слово "стенка" рождено Вампиловым, ему же принадлежит сравнение, скрепляющее их союз: "Держитесь, парни, как пальцы в кулаке!" И Вампилов, и Машкин, и Распутин, и Скоп, и Шугаев вызревали по-своему — писательский путь открывался им с самого начала как путь честного, открытого суждения о работе не только собственной, но и своего товарища, как путь прямого, без иллюзий, взгляда на реаль- ность. В этом смысле объединение, соавторство-содружество оказывалось и практической помощью другому, и неизбежным приобретением твердой самооцен- ки". Вне этой "иркутской стенки" по разным причинам из "детей 1937 года" самостоятельно мужали Леонид Бородин и Леонид Мончинский. Но вместе — какое сильное иркутское соцветие!
Всегда бы так. Без таких "стенок" созревание затягивалось на десятилетия. И так поколение 1937 года рождало таланты по всей России. В Архангельской области, скажем, в тот же период росли и дерзали Николай Рубцов, Ольга Фокина, Виталий Маслов, Юрий Галкин, Арсений Ларионов, чуть помоложе Владимир Личутин, позже перебрался в архангельскую газету "Правда Севера" Валентин Устинов.