Тобиас Хохайзель (Германия) - художник-постановщик спектакля. Эффектна первая картина первого акта. Склеп Карла V, и куда-то в глубь истории, почти в бесконечность, уводит перспектива галереи Эскориала, этого символического центра владычества короля Филиппа II, что сочетает в себе и королевскую резиденцию, и монастырь, и династическую усыпальницу.
Казалось, с новыми-то технологиями сцены Большого театра, этой притчей во языцех новейших времен, художник возведет на сцене магические композиции садов, королевских покоев Увы, ничего этого не произошло. Классицизм первой картины превратился в последующем в банальный минимализм. Наплывы грязного снега у стен Эскориала наводили на мысль: рабочие сцены мусор забыли убрать. Фонтан в саду из голых черных деревьев походил на медный таз и ощущение то ли небрежности, то ли недоработки сценографии уже обиднейшим образом не покидало бы Если, если бы власть над спектаклем не взяла в свои руки музыка.
Очарованность есть предпосылка драматического искусства. Предание об инфанте доне Карлосе тревожило воображение и драматурга Томаса Отвея, и драматурга Витторио Альфиери Из сравнительно немногих достоверных исторических обстоятельств известно лишь, что дон Карлос в 1559 году был помолвлен с Елизаветой Валуа, на которой несколькими месяцами позже женился его отец, король Филипп II; что дон Карлос стремился быть посланным во Фландрию, наместником, но таковым стал герцог Альба. В возрасте 23-х лет дон Карлос по приказу короля был заточен в тюрьму, где и умер. Очень скоро после этого умерла и королева Елизавета Валуа Драма Шиллера "Дон Карлос, инфант испанский" оказалась тем семенем, что упало на сдобренные почвы Сант-Агаты.
Был 1866 год. Лишь Венеция и Рим не входили в объединенное Итальянское королевство. Итальянцы желали видеть Рим столицей Италии, желали отмены светской власти папы. Италия в союзе с Пруссией готовилась к войне: за поддержку против Австрии Италии была обещана Венеция. И вот уже австрийские войска наводнили долину Ломбардии, где Верди под гром и грохот орудий продолжает работу над "Доном Карлосом". "Эта опера рождается среди огня и среди стольких волнений, - признавался композитор своему другу, - что она будет лучше других или же это будет страшная вещь".
"Дон Карлос" - "страшная вещь". Суров пафос оперы. Печатью сумрачного величия и глубокой скорби отмечены её лучшие страницы, сверканье драгоценных подвесок Елизаветы Валуа в секундных "вздохах" надежды. "Дон Карлос" - опера эпохи рыцарей, тайн мадридского двора, обворожительных мелодий и театральных неистовств. И артисты Большого театра после поделок Чернякова-Серебренникова, как в животворящий источник, ушли в оперу, одну из самых трудных для исполнения, заметим, что называется - с головой. Лучшие голоса театра: Вероника Джиоева (сопрано, Елизавета Валуа), Дмитрий Белосельский (бас, Филипп II), Вячеслав Почапский (бас, Великий инквизитор), Игорь Головатенко (баритон, Родриго ди Поза) сливались с голосами приглашенных артистов Андреа Каре (тенор, дон Карлос), Марии Гулегиной (меццо-сопрано, Эболи), в обертонах и тембрах оркестра (дирижер Роберт Тревиньо) насыщались красками палитры Веласкеса, подхватывались мощью хора, и опера оказывалась для публики тем волшебным напитком, что пьянит и сводит с ума перипетиями романтической привязанности к искусству оперы.
Мария Гулегина, драматическое сопрано. Дива мировой оперы. В партии Эболи впервые выступила на сцене Большого театра, впервые - в меццо-сопрано. И этот голос, окутанный атласно-мягким, как горячий шоколад, тембром с первой нотой берет в плен и уже не отпускает, преследует щемящими, саднящими душу переживаниями. Как будто вся мелодрама, рафинированная и цельная, в голосе Марии Гулегиной. И этот голос абсолютно прекрасен, ибо - абсолютно выразителен.
Какая легкость, изысканность арабской вязи звучит в трелях Nei giardin del bello, сарацинской "Песни о покрывале". Какая боль, пронзительность раскаяния в иконной арии O don fatale ("Моя краса - коварный дар!"). Сливаются и расплетаются сладостные переливы, и ощущение: нет страданиям конца Как вдруг происходит преображение. Красоты физической принцессы Эболи в красоту духовную. В прощении она готова идти на помощь дону Карлосу, приговоренному к казни
Игристое вино страстей - вокал Гулегиной. В непринужденном жесте - коварство и любовь. С партией Эболи Мария Гулегина привнесла на сцену Большого театра и нечто большее. Харизму личности, совершенно потрясающую достоверность жизни на сцене, всесокрушающую легенду своей феерической оперной карьеры. И кто знает: не повторила ли Мария Гулегина в вечер премьеры слова Марии Каллас: "Я знаю, что от меня ждут. Мне надо держать марку, и я буду держать её, чего бы мне это ни стоило".