Наконец, читал ли этот Чадаев выступление Молотова в 12 часов по радио? В нем было выражено предельно ясное понимание происшедшего: это никакая не провокация, а вероломное нападение на нашу страну по всей границе от Финляндии до Румынии, это война, и оратор назвал её не как-нибудь, не Антифашистской, допустим, а Отечественной. О ясности картины свидетельствует и то, что Молотов напомнил о нашествии Наполеона. Да о чем речь, если он сказал ещё и о заявлении ему германского посла Шуленбурга об объявлении войны и об утренней декларацию Гитлера о том же самом. Хороша провокация!
После упоминания написанной в 1920 году лихой песни Самуила Покрасса «Красная Армия всех сильней», слабенького, но тоже лихого романа Николая Шпанова «Первый удар», вышедшего в 1939 году, и популярной песни «Если завтра война», появившейся в 1937-м, в статье говорится: «Однако надежды на быстрый «сокрушительный удар по агрессору», высказанные в выступлении В.М.Молотова 22 июня, исчезали по мере того, как советским людям становилось ясно, что бои идут не на «вражьей земле».
Тут не все так. Во-первых, не следует смотреть на песни, стихи и романы как на несомненные факты государственной политики. Таких сочинений тогда было немало. Ещё один энтузиаст писал, например:
Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы ещё умрем в боях,
Чтобы от Японии до Англии
Сияла родина моя.
Автор действительно погиб в боях Великой Отечественной войны, и вечная ему память, но это не сделало более достоверной его мысль, будто «мы» намерены были распространиться от Японии до Англии.
Ну, а где идут бои, не «становилось ясно по мере того», а стало ясно армии в первый же момент агрессии, а всему народу – из выступления Молотова в 12 часов. И в нем, кстати сказать, не было ни малейшего намека на «быстрый» удар. Главное в выступлении помимо самого факта начала войны - призыв к единству и вера в победу, что и сбылось по мере того.
К тому же, Молотов сказал: «Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас дожжен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом». Где тут хоть одно слово чадаевского благодушия? И ясно же, что все, о чем идет речь, требует времени и вовсе не является призывом к «быстрому сокрушительному удару».
Наконец, хорошо бы вспомнить, что именно 22 июня, не позже митрополит Сергий обратился к верующим с призывом встать на защиту родины. Подумать только, человек не от мира сего уже все понял, а члены Политбюро ещё чухались?…
И тут надо сказать, что воспоминания Чадаева - это очень сомнительный источник. Уже тем сомнительный, что известный антисоветчик и людовед-первопроходец Эдвард Радзинский объявил, что они «представляют огромный интерес» и обильно цитирует их в своей несправедливо забытой книге о Сталине, вышедшей еще в 1997 году. Но дело, конечно, не только в этом, а прежде всего в том, что в воспоминаниях так много ошибок, путаницы в датах, в должностях, много искажения фактов, выдумок, -так много, что верить им можно только при очень уж большом, как у Радзинского, желании. Взять хотя бы в добавление к тому, что уже было отмечено, только кое-что из цитаций несравненного Эдварда.
Например: «На рассвете у Сталина были собраны(!) члены Политбюро плюс Тимошенко и Жуков». На самом деле ответственные лица были не «собраны», а являлись по вызову и, как уже сказано, решив свой вопрос или получив задание, уходили. И как в упомянутом выше эпизоде дело происходило не «поздно ночью», так и теперь люди были «собраны» не «на рассвете», а около шести часов утра, через два с половиной часа после восхода солнца в этот день.
Тут же: «Первый заместитель начальника Генштаба Ватутин отлучился на несколько минут из кабинета…». Ватутин прибыл в кабинет Сталина не «на рассвете», а в14.00. К тому же тогда он не был заместителем начальника Генштаба, он стал им только в мае 1942 года. «Сталин позвонил по телефону заместителю начальника Генштаба Василевскому: «Немедленно передайте командующим фронтами, что мы выражаем крайнее недовольство отступлением войск». Зачем Сталину звонить заместителю начальника Генштаба, когда у него в кабинете сам начальник да еще нарком обороны? К тому же тогда Василевский не был заместителем начальника Генштаба, он стал им только в августе. Ну, а «выражаем крайнее недовольство» в устах Сталина в тот день это из рубрики «Нарочно не придумаешь».