Любовная нить (встреча с Ирадой, проданной от нищеты собственной матерью владельцу ресторана) глохнет в самом начале; детективное ядро, вокруг которого он постоянно пытается организовать своё повествование, — рыхлое, невнятное и неубедительное; тема нефти — неуместна и не несёт в себе никакой нагрузки. Да, временами он переходит на белый стих, углубляясь в описательные бездны, но, спохватившись, не вымарывает очередную неуместность из черновика и так отправляет рукопись в типографию, надеясь, что читатель простит его прозаическую неопытность и оценит его поэтический навык… Номер, как говорится, не проходит. Получается сплошной пэчворк: разнофактурные и разноцветные лоскуты не выглядят как единое целое, и создаётся впечатление, что автор писал, маясь от безделья, и совершал тем самым насилие над собой…
"Соляру" Иличевского я читала из необходимости: взятый на прочтение его роман "Матисс" "не пошёл" с первых страниц, а так как автор, судя по анонсам издательского дома "АСТ", весьма плодовит, кое-что из его наследия мне прочитать всё-таки придётся. Пусть это будет книга с наименьшим количеством страниц (двести двадцать крупным шрифтом). Вот описание лунного неба: "мутный желток луны", "лунная карта", "проплешины медузообразной субстанции"… В процессе ночной прогулки герой испытывает "восхитительный страх", который медленно стекает по шее, груди, паху, рождая "немой и дикий крик зародыша". Лунная картина весьма динамична, будто "в диапроекторе переставляют слайды" (тут у меня, как у зайца, преследуемого охотником, дрогнули и насторожились уши: диапроектор в моём сознании ассоциируется с диапроектором г-на Разума из романа Михаила Елизарова "Мультики", и я ожидаю гадостей…). Гадости будут впереди, и в большом количестве…
Нефтяная тема требует разработки, но дальше умозаключений о том, что нефть — "вино Творения живого" (хм, может, и так) и жидкий философский камень, "сам хлам, а путём возгонки (алхимия!) золотишком оборачивается", процесс не идёт… Позволю себе аналогию, возможно, неуместную, но всё-таки. То, о чём и как пишет рассматриваемый автор, бесспорно — хлам, но (он прав) в результате "возгонки" (попадания в шорт-лист известной литпремии) оборачивается несомненным "золотишком". Меня задевает другое: сколько времени сможет прожить, не работая, и написать подобной чепухи автор с двумя миллионами рублей в кармане? Вопрос почти риторический. О чём бы ни писать, лишь бы букеровским "золотишком" обернулось. Глеб подтверждает мои мысли: после сна в самолёте в нём крепнет уверенность в правоте своего писательского кредо: "желание писать, однако, не только не пропадало, но зашкаливало", "…я должен был… написать о своём ни-о-чём". Ещё бы! Гремучая смесь: чувство долга плюс круглая сумма, заработанная от нечего делать. Сплошной "Русский Бред"…
Но не надо придираться к несчастному узнику: чего не померещится в одиночном заточении… Весь спектр переживаний у него налицо: "по коже драпают мурашки", за стеной слышны шаги "сосредоточенных ног двух женщин". Практически эта квартира — застенок КГБ, ведь дядя Глеба — полковник этой организации и методы пыток у него нешуточные (например, запаивать подследственного шампанским) и "совершенно непереносимы здоровым человеком". Глеб размышляет, насколько же было страшно его деду тогда, накануне побега: резня армян, сумбурное прятание сокровищ в кожаные ремни из гюрзы, созерцание мученических кишок на улицах родного города. Но дед благополучно убежал от этих ужасов вослед за английской миссией. А тут — КГБ. Что делать Глебу? Как достигнуть "обширнейшего Литовского королевства в восьмидесяти верстах от Москвы?". "Чёрт голову сломит разбирать". "Казеин и заливное", одним словом. Глеб глотает скупую мужскую слезу и, чувствуя себя героем с обострёнными до предела обонянием и осязанием, уверяет себя, что смог бы вылепить тело той, с кем спал сегодня ночью его брат. Согласна, вылепить подобный сюжет гораздо легче. Такое бы чутьё — автору — по отношению к бедному читателю. Далее следует поток подростковой рефлексии в психоаналитической обработке: он и брат — кто лучше? Читать это муторно, всё не к месту. Снова кашель, истерика и рвота. "…я всегда отличался ненормально взвинченной психосоматической реакцией". Лечить нужно реакцию, уважаемый. О брате: "Он — мой труп, а я — его". Раздвоение личности. Тоже лечится, но длительнее. "Страхороб"… Отвечаю, как царь Иван Васильевич из фильма "Иван Васильевич меняет профессию": "Казань брал. Шпака не брал". Землероба знаю, хлебороба. Страхороба — нет. "Я был косточкой бело-синего сна" (повторено трижды). Уж не знаю, куда вас поместить, уважаемый. К монархам — нельзя, разве что — к ягодам и фруктам. Косточковым. В очередном сне герой отыскивает огромный жёлтый алмаз, но, к несчастью, к огранке непригодный из-за малозаметной трещины в корпусе; зато эта трещина оказывается картой месторождения каспийской нефти, которую семьдесят лет тщетно искали проклятые совки да так и разорились из-за своей бестолковости, болезные… Наутро, правда, всё это — "бред и чушь". Однако благодаря сну и "невольно нолик увлажнить случилось". Боюсь предположить, что означает сей фразеологизм. Я не сильна в жаргоне субкультур; пусть разбираются специалисты. Главное, под занавес книги движения у Иличевского становятся "лёгкими, как кровь". И то польза.