Моё лицо на самом деле — грим,
Я нарисую маску человека,
Вне сцены я никто, прохожий, некто,
Пятно в толпе, невзрачный пилигрим.
А кто я сам? Паяц, мудрец и лжец,
Эссенция страстей и горя опыт.
Я прожил много жизней, чтобы хлопать
В финале вы могли, итак, конец!
После заметного прошлогоднего альбома "Время назад" от электрического "Ковчег", Ольга Арефьева и соратники сыграли в кабаре. Хотя впервые программа "Кабаре-Ковчег" была представлена ещё три года назад. И истоки её лежали ещё в проектах середины двухтысячных — "Шансон-" и "Рояль-" — "ковчегах". "Джейн" — это чёртова дюжина разножанровых композиций, есть и блюз, и регги, и шансон, и авторская художественная песня. По форме всё очень разное, но это тот случай, когда "Ковчег" ориентирован на оригинальное определение формы как "качественного содержания", а вовсе не набора внешних факторов.
"Все герои этого падшего и блестящего мира слеплены из фантазии автора, и немудрено им было позаимствовать — кому походку, кому костюмчик или форму носа у своего демиурга", — выдаёт пресс-релиз. Романтическое название альбома разом отсылает к "роллингам", английской истории и Тарзану. Но Арефьева, разумеется, выстраивает свою комедийно-трагедийную историю. Это своеобразная "прогулка по беспутному кварталу", если вспомнить знаменитый фильм с Капучине. Это и парижский Cabaret de l’Enfer, и блоковский "Балаганчик", но сок тут вовсе не клюквенный. Есть неожиданные, пусть и контекстные скабрёзности, которые как-то не вяжутся с привычным сильным, но изящным образом Арефьевой.
А вот "Хучи-кучи гёрл" — если не считать опытов Чигракова, выражение hoochie coochie man известно по знаменитой песне Вилли Диксона. Но изначально hoochie coochie — это женский танец, который в Штаты из Европы завезли цыгане. Кстати, в этой песне, да ещё в композиции "Бельё" Арефьева играет от женского лица, во всех остальных номерах "я" главного героя — мужское. Забавно, странно, удивительно.
Герои пластинки пугающи и привлекательны в своём неистовом обаянии. "Женщина с синей рукой", "Койот". Вот "Клоун зло" — а может ли быть иной? Е.В.Головин утверждал, что фигура клоуна появилась в английских цирках после казни короля Карла I, на радость толпе сей персонаж пародировал убитого монарха.
В "соавторах" альбома Курт Вайль и Бертольд Брехт — к легендарной "Алабаме" Арефьева изготовила текст, не исключаю, что повлияла версия Далиды. "Песня на похоронах" — по мотивам новоорлеанской народной похоронной музыки рубежа XIX-XX вв. Вообще кабаре плотно ассоциируется с Европой, а пластинка наполнена звуками и мотивами Нового Света.
Жизнь как утрата и смерть, как главный игрок на арене судьбы, схватка с которым неизбежна, обречена, но не является финальной точкой человеческих воплощений. Если кабаре во второй половине ХIХ века были убежищем для шансонье, то вполне возможно, что Кабаре-Ковчег — это пространство свободы и цельности, вне границ причины и следствия, будничного и праздничного, духовного и материального. Отсюда все эти страшные маски, бурные страсти, вдохновенный сарказм, честные вульгаризмы, чёрный юмор. Ибо в мире глобальной пародии только в кабаре и может жить нечто взаправдашнее.
Апостроф
Апостроф
Дмитрий Андреев
Книги Общество
Сергей БЕЛКИН. Фактор тьмы. — М.: Искусство жить, 2016. — 368 с.
Политические детективы — во всяком случае, в нашей культуре — исключительно любопытный жанр: между строк здесь говорится особенно много, буквально избыточно — даже для насквозь пропитанной намёками и недомолвками русской литературы. Это и понятно — политические детективы у нас вошли в моду не так давно, в лукавую брежневскую эпоху, заговорившую на эзоповом языке. Именно тогда новый жанр довольно быстро нашёл свою нишу и сразу стал как-то слишком явно обозначать себя как альтернативу фантастике. Хочется надеяться, что когда-нибудь мы узнаем, что на самом деле скрывалось за этим, вроде бы, сугубо вкусовым противостоянием, условно говоря, почитателей братьев Стругацких и любителей Юлиана Семенова, какие фигуры в верхах поддерживали одно направление, а какие — делали ставку на другое, и как эта система литературных противовесов работала на подспудно зревшую перестройку. Ясно, по крайней мере, что "Семнадцать мгновений весны", с филигранно и в мельчайших подробностях выписанной схваткой между спецслужбами и партийным руководством рейха, — это совсем даже не про гитлеровскую Германию. Ну, или не только про неё… Манера прибегать к историческим декорациям сохранилась в российских политических детективах и позже — бестселлеры 90-х, написанные Фридрихом Незнанским и Эдуардом Тополем, погружали читателей в предперестроечные годы, но в них явственно угадывались войны ветвей власти первого ельцинского срока и схватки олигархических группировок срока второго.