Иными словами, если у революционера-нонконформиста в какой-то момент что-то не лопнет (rupture du niveau, la rottura del livello, см. книги Эволы), инициатически его опыт окажется плевым. Иное не имеет общей меры ни с чем из Этого: и высшее и нижнее из Этого равноудалены от плоти Иного.
Из этого можно сделать много разных выводов.
Интереснее сделать все сразу.
2. Внимание Абсолюта капризно
Обыватель, отдыхающий на пляже, максимально удален от зоны риска, где роются подрывники, сговариваются революционеры и корчатся в коме объевшиеся психоделиков. Обыватель, валяющийся на топчане, снабжен защитой от революции. Это эталон "неинициации"... Тушка профана, изъятая из семиотического тира. Вне зоны высшего внимания.
Это было бы совсем так, если бы сами революционеры имели гарант обращения своей потенциальности в актуальность. Но таких гарантий Абсолют не выдает. Он вешает на крюках свободы алчущих и внимательно следит за абрисом их судорог. Возможны не те судороги, дисквалифицирующие Восставшего. Просто не те...
И чтобы проиллюстрировать жонглирующую хрупкость дистанций, внимание Абсолюта перемещается на пляж.
3. Scwarze Augenblick
Сартр, язвительно критикующий Батайя, заметил, что его "внутренний опыт", взятый как приглашение и "сообщение", недалеко ушел от призыва порадоваться пивку или вытянуться на общественном пляже, подставив полный бок солнцу. Сартр иронизировал, но тамплиеры шуток не понимают. Они все интерпретируют буквально и принимают императив метафоры.
На пляже людно и жарко. Там продают пиво. Там стоят chaises longues и жжет приветливо отчужденное солнце. Здесь наше место. "Внутренний опыт" (="инициация" для Батайя) — дело отдыхающих.
Войдя в суть вопроса, выпиваем пару литров пива. Добавляем еще. Кладем туловище на лежак. Сосновый ветерок Кипра (Анталии?) одувает плоть. Разморенное, в ощущениях матричной ласки она расползается задремать. Книжка Сартра (Батайя?) надежно закроет лицо от ожогов. Сознание рассеивается.
Вот здесь! Вот здесь! Стоп! Augenblick...
Полупотерянное разморенное пляжное сознание близится к развилке: часть существа овевает ветерок, но что-то гладко и ледяно ускользает от его томных ласк. В вашем теле захоронена капсула, ледяная, оловянная капсула, гильза, серебряное яйцо, снаряд... Очертания этого чужероднгого предмета проясняются между тем, что ощущает ветерок, и тем, что остается бесстрастным. Никакой этики, бесстрастие этой части не есть благо. Это объективная фиксация. Та же часть не заметит, как Вы умрете. В романе Майринка "Ангел Западного Окна" посвященный Бартлет Грин говорил об "башмачке Исаис". Башмачок (двусмысленный дар лунной богини) — серебряный носок проказы — делает нечувствительным к боли, к неге, к самым тонким и самым грубым встряскам плоти. На дыбе Бартлет Грин в качестве иллюстрации с хохотом откусывает себе палец. Проказа черной богини есть не что иное, как марка души, ее гофрированный шуршащей жестью вход.
Горячий пивной пляжный сладкий ветер подталкивает к бытию новую дифференцированную жизнь, подводит к ней, подразумевает ее, выводит из-за складок блуждающего внимания.
Иными словами: у полупьяного дремлющего обывателя "внутренний опыт" тот же, что и у умирающего на баррикадах революционера. Неподвижная капсула вечности привносит одно и то же волчье чувство недоумения в процесс существования обоих. Недоумения в опыте-пределе, недоумения в опыте-центре. Вы чувствуете то, что за краем, когда вам неимоверно больно, неимоверно бурно, неимоверно счастливо... Вы чувствуете в той же степени то, что за краем, когда вам неимоверно никак (условно хорошо — разве плохо выпить пиво на солнечном пляже?).
"Не ожжет тебя солнце днем, ни луна нощию", — сказано в Псалмах. Это о пляжных. Того, кто правильно расположился и подготовился, не "ожжет солнце". Это понятно. Но что такое "ожег луны"? От солнечного загара кожа белого человека темнеет. Было бы логично предположить, что от лунного загара кожа черного человека белеет. Было бы логично также предположить, что белые колдуны Африки пробираются ночами на мондиалистские пляжи, когда их покидают туристы, и от заката до рассвета нежатся в лунных ваннах.
Певчий Canzeus поправил меня: "ожег солнца — внешний, сказал он, ожег луны — внутренний". "Ожег луны" есть печать, призывающая на фронт высоких прогулок лунатиков и ворочающая океаническими массами. Глядя на него, я подумал, что он знает, о чем говорит не по наслышке.