Брезгливо морщась, Гата собственноручно отвесил фирмачу две быстрых пощечины.
— Дело говори, скулить после будешь.
С ЖЕНОЙ ПОДГУРСКИЙ объяснялся минут десять: умолял позвонить какому-то Иваньковичу, продать камни и какую-то "картинку", срочно оформить закладную в банке "Менатеп" — и все это сопровождалось обильным слезоточением, хотя Гата одергивал придурка, и расшалившийся Шахи облил вином из графина, к чему наставник отнесся неодобрительно.
— Вино хорошее, зачем портишь? Лучше кольни шилом в глаз.
Наконец Подгурский, горько рыдая, передал трубку Гате. Гата выслушал Свету, поцокал языком.
— Хорошо, хорошо, девушка, мы же не звери. Пусть двести тысяч вечером, остальные врастяжку. Пойдет уже процент... Только глупостей не наделай, Света, поняла, нет? Одно словечко лишнее — и головку — чик-чик! Тебе пришлем в корзинке, стыдно будет. Сама скоро умрешь. Жди, завтра позвоню... До встречи, дорогая!
Отключив аппарат, обратился к Подгурскому:
— Жена голос приятный. Красивая, да?
— Очень красивая.
— Чья, где брал?
Затравленный фирмач платком промокал с кудрей вино.
— Вы же не верите, господа. Говорю же, троюродная племянница "Чубчика". Из хорошей семьи... У нас нет таких денег. Даже если все продадим, миллион не наскребем. Давайте рассуждать реально, откуда у нас миллион?
— Реально рассуждать, — вернул его на землю Гата, — тебе сразу надо пузо резать. Хочешь так, да?
Шахи заливисто заржал, как молодой конек на лугу. Он знаменитого московского родича и раньше уважал, а теперь, видя, с какой легкостью тот кует казну, испытывал благоговение. Он был счастлив, что этот герой, непобедимый воин не гнушается учить его уму-разуму. Молодому человеку казалось, что он очутился в раю.
— За что убивать? — Подгурский никак не мог справиться с ручьями слез. — Подонки, дикари! Надо же так вляпаться. — Я всегда боролся за независимость Ичкерии. У меня есть доказательства. Квитанции.
— Говно ты жрал, а не боролся, — Гату перекосило от отвращения. — Уведи его, Шахи, от него воняет.
Молодой человек с хохотом, пинками погнал фирмача в подсобку.
На другой день утром, когда Гата позвонил на квартиру Подгурского, чтобы окончательно договориться о передаче первого взноса, женщина, узнав его, каким-то отрешенным голосом пропела:
— Минутку, сейчас с вами поговорят. — И тут же, не успел Гата психануть, в трубке возник солидный мужской баритон:
— Господин Агабеков, если не ошибаюсь?
Гата насторожился, почуяв опасность. Он нигде не наследил, откуда неизвестный узнал его фамилию. На такое способна только одна организация в вонючей Москве, и если сучка посмела обратиться туда за помощью, он сейчас собственноручно приколет ее борова. Гата не боялся этой организации, прошли те времена, когда ее боялись, там, как и везде, половина ссученных, но он не терпел, когда клиенты наглели. Все можно простить, но не наглость. Если простишь русской собаке наглость, она обязательно укусит. Ее надо сразу мочить, как только ощерит пасть.
Он ответил вопросом на вопрос:
— Агабеков или нет — ты сам кто такой?
— Господин Агабеков, — незнакомец говорил уважительно, но с легкой смешинкой, чего Гата тоже не терпел. Все можно простить, кроме смеха. Кто смеется, тот страх потерял. Гнев разбух в нем мгновенно и распирал ребра.
— Вам нечего опасаться, я друг, а не враг.
— Какой ты мне друг, откуда взялся, сволочь?
— Не нервничайте, я все объясню.
— Объясняй, — разрешил Гата. — Потом я объясню.
— Я хочу предложить вам выгодную сделку. Но это не телефонный разговор. Не беспокойтесь, многоуважаемый Арсан в курсе дела. Он дал добро. Можете ему позвонить.
— Ты знаешь Арсана? — опешил Гата.
— Естественно, — в голосе незнакомца прозвучала снисходительная нотка, этого Гата тоже не выносил.
— Естественно, дорогой Гата. Иначе откуда бы я с узнал про ваши маленькие шалости.
— Какие шалости, говори да думай, — проворчал Гата, но гнев утих. Если мужик не врет, все оборачивалось по-другому. А он, скорее всего, не врет, как такое соврешь. Гата действительно похвалился накануне Арсану, что заловил мелкого беса из гнезда "Чубчика" и хочет спихнуть его за лимон. Арсану с этого лимона полагалась четверть, но он выразил сомнение в том ключе, что "Чубчик", как известно по газетам, очутился в немилости у Кремлевского пахана, и у него теперь каждая копейка на счету, лимонами швыряться не станет; но с другой стороны, бек высоко оценил моральный аспект похищения. Посоветовал Гате, если удастся получить выкуп, все равно прикончить гаденыша. Живой он никому не нужен, а дохлый послужит святому делу. Кривой Арсан умел заглядывать в будущее, чем выгодно отличался от большинства горцев, которые были наивны, как дети. Гата признавал его умственное превосходство.