— Деньги вы получите, не сомневайтесь, — благодушно гудел в трубку незнакомец. — Но мое предложение вас непременно заинтересует. Давайте условимся о встрече.
— Давай условимся, — ответил Гата, тщательно все взвесив. — Только один приходи, без ментов.
— Какие менты, милейшие, — засмеялся невидимый собеседник. — Нам менты ни к чему. Без них обойдемся. Устроит вас через два часа на Тверской. Бар "Саломея"?
— Пусть "Саломея". Деньги с собой возьми. Первый взнос. Двести тысяч.
— Обязательно, — чересчур быстро согласился абонент.
— Дай Свету, — попросил Гата, — Ей два слова скажу.
Женщине сделал строгое внушение:
— Предупреждал тебя, Света, помнишь, да? Не послушалась. Совсем мужа не жалеешь, да?
Она что-то залепетала в свое оправдание, Гата повесил трубку. Ему было о чем подумать, вдобавок его беспокоило поведение юного Шахи. Мальчишка не просыхал сутки и как будто немного спятил. В принципе Гата его понимал. Он сам, когда попал в Москву, первое время так куролесил, земли под ногами не чувствовал, но всему есть предел. Вчера послал Шахи за сигаретами и пивом, а тот вернулся через час с двумя белыми обкуренными шлюхами, по виду еще школьницами. Шлюхи были хорошие, Гата спустил их с лестницы, а мальчишку попытался по-доброму приструнить:
— Хоть немного соображаешь, Шахи-джан? У нас в подсобке миллион сидит, а ты тащить в дом кого попало. Так же нельзя, это очень плохо.
Мальчишка хохотал, сверкая белоснежными зубами, ничуть не смутился.
— Привязались, бек, как отвяжешься. Прилипли в магазине, я не звал.
— У тебя голова на плечах или бурдюк с вином?
Шахи сказал, что голова, но трудно было в это поверить. Он и сейчас с утра шатался по квартире, врубил музыку на полную мощность, пил водку и даже попытался дозвониться в родной аул, где телефона отродясь не было. Проходя мимо подсобки, где сидел пленник, обязательно стукал в дверь кулаком или ногой, в ответ доносился жалобный вой, озорник смеялся до слез. Такое легкомыслие было не по душе мудрому Гате, время для забав Шахи выбрал крайне неудачно.
— Пойми, сынок, — стыдил гостя, — серьезные дела не терпят лишнего шума. Надо делать тихо. И животное зря не дразни, зачем дразнить. Плохо это.
Шахи успокаивался, потом хлопал очередной стакан и все начинал с начала. Среди ночи, когда Гата уснул, выволок фирмача на кухню, угостил водкой, а после так отволтузил, что того прихватил небывалый понос, теперь в квартире воняло, как в общественном сортире. Гата наконец пригрозил шутнику:
— Не угомонишься, парень, отвезу на самолет и отправляю домой. Понял, да?
Мальчишка опомнился, принес почтительные извинения и вскоре сладко уснул в обнимку с пузырьком. Гата с грустью думал, как низко упали нравы на их благословенной родине, как глубоко проникла в чистую кровь горцев западная отрава. У молодого поколения не осталось почтения к старшим, они думают только о собственных удовольствиях. И самое ужасное, незаметно для себя молодежь начинает во многом подражать грязным русским собакам: курит, пьет вино, смеется над стариками, обижает женщин своего рода, будто это какие-нибудь белые подстилки, и все это, конечно, не приведет к добру.
Гата докурил сигарету и, все еще укоризненно качая головой, связался по мобильному телефону с Кривым Арсеном. Он предпочел бы разговаривать по обычному аппарату, слышимость лучше, но это значило проявить маленькое неуважение к Арсену, который признавал только вот эти новомодные штуки с откидывающимися крышками. Простительная слабость большого человека. Кривой Арсен старался во всех мелочах соответствовать техническому прогрессу, готовясь к неизбежному броску на Запад.
Гата доложил о странном телефонном звонке, и Арсен подтвердил, что он в курсе событий.
— Люди "Косаря" на тебя вышли... Знаешь, фирма "Аэлита"? Глеб Егоров.
— Не знаю... Зачем они нам, брат? Может быть, они лезут не в свое дело?
— Может, и так, — раздумчиво ответил главарь. — У "Косаря" телевидение, газеты. Он поставил двух губернаторов. Он просит услугу, помоги ему, Гата. Он нам потом пригодится, когда будет на крючке.