Пинежские песни воспринимаются непросто, звучание давит и очаровывает не хуже любой тяжёлой музыки. Пронзительные, неправильные голоса словно режут пространство, но удивительным образом сплетаются через диссонанс в некую загадочную гармонию. Все песни распевались многоголосно. Слова понять непросто, так как исполнители явно не стремятся ублажить слушателя. Точнее, он вообще не учитывается. Словно диалог ведётся, например, со стихиями.
"Сегодняшний человек почти разучился так ходить, двигаться в таком времени, которое сообщают мне пинежские певуньи. Чтобы попасть с ними в ногу, надо немало в себе поменять - забыть об обязательствах перед суетным миром, не глазеть на непрестанно движущиеся картинки, раствориться, открыть сердце и душу", - замечает Сергей Старостин.
Евгений Гиппиус так писал про пинежские песни: "Певцы стремятся к исполнению песни на совершенно ровном звуке, на котором не отражался бы вовсе вдох и выдох, лишенном каких бы то ни было динамических оттенков, к единому тембру совершенно плоского, открытого, очень резкого звука, напоминающего тембр кларнета, к отсутствию толчков от согласных в тексте, путём слабого задевания этих согласных, что разобрать текст при пении чрезвычайно трудно".
Издание таких дисков предельно важно ещё и потому, что фольклор в массовом сознании по-прежнему присутствует в сувенирно-централизованном виде. В то время как каждый регион обладал своим лицом, своим колоритом. Культурный централизм неизбежно уходит в колониализм, подавляя особость места, но одновременно подрубая корни общего культурного и жизненного древа. Или не древа, но леса.
"Фольклор в известной степени антидемократичен. Он держит человека в жёстких рамках, задаёт его поведение, не оставляет свободы выбора. Но он даёт возможность выжить. Именно благодаря этому конфликт человека и среды не возникает. И сейчас мы ощутили, как необходимы нам твёрдые, освящённые табу, регламентирующие наши взаимоотношения с природой", - Дмитрий Покровский.
Передоз
Полина Винникова
1 августа 2013 1
Культура Происшествия
Памяти Михаила Горшенева
В ночь с 18 на 19 июля погиб от остановки сердца, вызванной "передозом", Михаил "Горшок", Горшенев, лидер панк-группы "Король и Шут". Он боролся против наркозависимости. Пережив в 90-е годы восемь клинических смертей, в нулевые он радостно, с облегчением и искренне хвастался, что покончил с зависимостью навсегда и точно, но на деле всё оказалось жестче и тяжелее. Ему, отдававшему жизненную энергию миллионам соотечественников, не хватило физических и духовных сил, чтобы спасти себя самого. Единственным человеком, по его собственным словам, эффективно помогавшим ему в борьбе, была его любимая жена Ольга, мать его родной и приемной дочек; но она в этот день домой вернулась, как Маргарита к своему Мастеру, слишком поздно.
Смерть эта потрясла, но потрясла - это потасканное и неточное слово. Все дружно если не взвыли, то удивленно охнули и сели, пытаясь как-то осмыслить, что это за утрата и какой ширины пробитая в ноосфере дыра. Самые частотные фразы: "Мы выросли на них!" "И я тоже, когда был подростком!..". И пародоксальная формулировка: "Я их не слушал... Но человека жалко. Как-то даже не по себе".А дальше много задумчивости, и какая-то неуловимая, но довольно тяжелая мысль.
Очевидно, что покинула нас личность необыкновенная, теплая, яркая и живая. Одна свеча, одна из горящих электрических стрелок силы и радости нашей земли. В "Горшке" пылало что-то, что было больше него: энергия, пронизывающая это цыгановатое существо, делала его человеком-эпохой, хотя бы для подростков.
Музыкой, пусть и рассчитанной на грубое и неискушенное "зеленое" ухо, живо и свежо, как утро, он передал большую часть того, что есть в наших местах неповторимо прекрасного: память камней, видевших трагедии, цветущий ослепительный ленивый полдень влюбленного, и разгул стихии, бурю над прижавшимися к земле деревеньками, и туманный утренний рассвет над рекой, тревожную грозу в лесу, горький холодный дымный свист ветра над степью, и много, много такого, о чем невозможно сказать, но что знакомо нам всем. Все это он обрамлял в буйный и веселый звон своего существа, передавая дикий, иррациональный оптимизм пустой эпохе, которая досталась нам, детям 90-х. "Лихие девяностые" были "лихими" для взрослых - для детей и подростков они были пустой эпохой, пустым местом с отсутствием какой бы то ни было реальной опоры. "Горшок", косматое буйное чудо природы, из этой пустоты: откуда-то из пней, асфальта, из-под развалин, - запросто вытаскивал энергию и передавал иррациональную бурлящую силу растущим организмам. Впечатление от его внезапной смерти такое, что всем разом запретили в какую-то сторону расти, в какой-то просторной и счастливой стране запретили гулять дальше изведанных пределов.