И поразительно: на тех параллелепипедах были нарисованы малюсенькие люди. И люди ходят по этому объему и сверху, и сбоку, и снизу — и все ногами на плоскости, будто это самостоятельный космический объект со своим центром притяжения, какая-то планетарная система вроде Земли или Марса. У всякого физического объекта есть свое притяжение, и чем он больше, тем сила тяжести должна быть больше, и люди, действительно, могут ходить по нему со всех сторон. Эти параллелепипеды как бы витают в пространстве сами по себе, и с них не падают люди. Малевича не интересовало, как именно будут люди ходить по этому бруску, как он будет стоять, сколько он будет стоить. А его интересовал принцип организации пространства.
Это творческое направление получило название "супрематическая архитектура". Это больше, чем просто архитектура. Это космогоническое видение мира и человечества в нем.
А теперь Щусев — и Господи, между Малевичем и Щусевым — такое тесное соприкосновение идей, что приходится только поражаться! Только один был художник, а другой — архитектор. Малевич — художник-теоретик, а Щусев — мастер, воплотивший те же идеи на практике. И оба — мыслители, философы, первыми отыскавшие чистые формы в своих видах искусства.
Теперь внимательно посмотреть: у Щусева ведь всегда была супрематическая архитектура. Скрыто или на поверхности — супрематизм существует во всех его зданиях. Просто — где больше, где меньше — они облекались в некоторую рубашку, макияж, соответствующий тому или иному периоду в культуре государства. Даже храм-памятник на Куликовом Поле супрематичен. Общее во всех щусевских работах — внутренний подтекст: сопряжение элементарных форм, нанизывание их на единый стержень. К примеру, Третьяковка — нанизана на подкову, в нее даже включена церковь, построенная много раньше Щусева; или вот теперь финны пристроили к ней кусок — и он тоже включен в общее пространство со своим макияжем.
А Казанский вокзал? Это как перчатка, натянутая на растопыренную пятерню тупиков из общей железнодорожной кисти. Система пассажирских платформ — сопряженные между собой в едином ритме объемы самой разной величины; а то, что они одеты в "лопухи", — не имеет значения — снимите их, и это все равно будет гармоническая вещь. Потому что гармония — не во внешних очертаниях, а в линиях внутренних, скрытых форм. На пути надели перчатку, бывают такие у велосипедистов, у них на тыльной стороне ладони — дыра. Сегодня над этой дырой, над всем вокзалом — колпак, небо закрыто, теперь это стопроцентная перчатка стала. По сравнению с Малевичем Щусев вывернул этот планетарный объект наизнанку. У Малевича — главный параллелепипед, вокруг которого множился мир, а Щусев взял внешний объем, ввернул его в самого себя и превратил в самостоятельную космическую систему.
Сними макияж, и храм на Куликовом Поле, и Третьяковка, и Казанский вокзал предстанут в истинном свете: чистые формы, разгаданные Щусевым. Базовый объем в этих системах вбирает в себя некоторое сакральное пространство. В храме — это алтарь. В Третьяковской галерее — это вводный зал. В вокзале — это система залов ожидания.
А в Мавзолее — это саркофаг.
МАВЗОЛЕЙ. В нем Щусев реализовал идею супрематизма в чистом виде. В брусках. Это единственная в мире осуществленная в натуре супрематическая архитектура. Это единственный объект на планете, к которому невозможно ничего ни добавить, ни убавить, потому что изменяемы лишь внешние декоративные моменты, а здесь мы имеем дело с оголенными, чистыми вечными формами без всякой изменчивости, суеты. И так мог выглядеть только Мавзолей с вечным Лениным.
Это тоже асимметричная вещь, как супрематические блоки у Малевича, и у Мавзолея тоже есть свой центр притяжения. Эта пустота, а в ней — саркофаг. В центре Москвы, в центре одной шестой части мирового пространства на планетарном коммуникационном коромысле Лиссабон-Париж-Москва-Берингов пролив-Чикаго-Нью-Йорк, к которому подвешиваются на юг спуски, — находится космический объект Мавзолей Ленина, с громадной силой притягивающий к себе окружающее пространство.
Он — центр мира. Под Москвой на глубине пятнадцать-двадцать километров — разломы, гигантские галереи, идущие в перекрестье, в них гуляют магнитные вихри, которые создают состояние, влияющее на людей и на погоду. Над Москвой постоянно перебарываются, сталкиваются ветра, и атмосферные фронты все время проходят ровно через столицу, нигде такого нет. А на земле — человеческое бурление. Красная площадь изрыта из следов очередей к саркофагу. А в другие времена на ней проводились парады, демонстрации, шли рабочие, спортсмены, двигались дивизии на фронт, танки с ракетами, кипел Первомай, десятилетиями приходили школьники и молодожены, самолеты над нею летали. Летел над Мавзолеем "Максим Горький" с двумя малюсенькими самолетиками по бокам, и он в этот момент разбился. И паломничество со всего мира — посмотреть, дотронуться до пупа Земли. А потом сюда Руст приземлился. А потом — Ельцин на Васильевском спуске в обнимку с Боннер и Глебом Якуниным стояли — хотели они или нет, но невольно именно сюда пришли, их тоже притянуло. Все люди ходят вокруг Мавзолея Ленина, под ним, над ним, притягиваются им, удерживаются благодаря ему на Земле. Такова картина движения народов вокруг этого места.