С тем же вопросом той же ночью мне позвонили из радиостанции "Свобода", и я ответил им приблизительно теми же словами... В течение нескольких последующих дней после "подавления путча" яростные шавки демократической прессы, сладострастно урча, обгладывали мои откровения, формулировали с нескрываемой радостью: "Наконец-то, мол, проговорился", "пойман за руку", "вот они, его подлинные тоталитарные взгляды".
Но через три месяца, за несколько дней до Беловежской катастрофы, в самый разгар охоты на ведьм в большом интервью той же "Независимой газете" и той же Юле Горячевой я еще раз, стиснув зубы, подтвердил, что убеждений своих, несмотря ни на что, — не меняю:
"Если бы мне предложили подписать "Слово к народу", считающееся идеологическим обеспечением действий ГКЧП, я, не сомневаясь, подписал бы его... Не думаю, чтобы Валентин Распутин был глупее мальчиков, шедших защищать "Белый дом". Это была попытка спасти Союз от хаоса, анархии, развала. А если смотреть глубже, то произошло столкновение двух сил в высшем эшелоне власти — "национал-государственников с космополитической, компрадорской кастой".
Так думал не один я. Мой друг Александр Проханов в те же дни высказался в интервью "Комсомолке" не менее прямо и резко: "Если выбирать между свободой и государственной идеей — то все мы отречемся от личной свободы. Пропади она пропадом эта свобода: либо невыход иных газет — либо спасенное государство!"
Из дневника (лето 1991 года)
“Выхожу на улицу. Голодные орды великих стариков и старух, победителей фашизма, уныло толпятся у магазина, в Карабахе только что рухнул на землю и сгорел вертолет с детьми и женщинами, у моего знакомого взломали дверь в квартиру и унесли все, что попалось под руку, но Александр Яковлев, только что возникший на экране, вальяжно размышлял про общечеловеческие ценности. А вслед за ним даже астрологи — вроде бы по звездам читающие судьбу земли — толкуют о том, что завтрашний день будет благоприятным для коммерческих сделок лишь до обеда... Звездное небо работает на "Менатеп" и "Экскарамбус"... “Отойди от меня, сатана!"
На другой день я все-таки решил сходить к "Белому дому", поглядеть своими глазами на вакханалию победившей демократии. На "площади Свободы", видимо, только что наступила передышка в стихии непрерывного митинга, на котором выступали среди прочих и Елена Боннер, и Геннадий Хазанов. Возбужденная их речами толпа шумела, выпивала, бренчала на гитарах, пела демократический гимн на слова Окуджавы "Возьмемся за руки, друзья", слушала рок-музыку.
Под ногами то и дело хрустели банки из-под пива, несколько молодых и жизнерадостных мародеров в обнимку раскачивались и весело кощунствовали:
— Забил заряд я в тушку Пуго!
Я аж сплюнул на асфальт площади Свободы от брезгливости и отвращения.
Какой-то ряженый солдат в бронежилете, одетом на голое тело, вздымая к небу руки, орал:
— Я горжусь тем, что я, простой солдат, стоял здесь на этой площади рядом с президентом России, где выступали такие великие люди, как Боннер, Ельцин и Хазанов!
...С Еленой Боннер я был знаком чуть ли не с середины 60-х годов. В то время я увлекался игрой в "пирамиду" и часто пропадал в нашей клубной бильярдной. Заглядывал туда и поэт Семен Сорин, которого, как правило, сопровождала немолодая, черноволосая, похожая на ворону женщина. Пока Семен, изгибаясь над зеленым сукном своим длинным телом, спасал или проигрывал очередную партию, его подруга, сидя в прокуренной бильярдной, терпеливо ждала окончания игры. Иногда мы с ней выходили в соседний зал скоротать время за чашкой кофе и в болтовне о всяческих пустяках. Ленка Боннер... Все, в том числе и я, запанибратски называли ее именно так. В конце концов то ли она сообразила, что выпивоха и бильярдист Сеня не подходит для роли мужа, то ли вообще разочаровалась в поэтах (до войны она была женой сына Эдуарда Багрицкого Всеволода), но через какое-то время исчезла. Я забыл бы о ней навсегда, если бы лет через десять мне не попала в руки книга антисоветчика и советолога Ричарда Пайпса с демонстративным названием — "Русские". В книге было множество фотографий всяческих диссидентов в различных позах и компаниях (русских, кстати, среди них почти что не было), и вдруг я набрел на фотографию, где был изображен академик Сахаров в кругу семьи и друзей. О Сахарове в те годы я уже что-то слышал по "Голосам", но, вглядевшись в лицо жены, стоявшей рядом с ним, ахнул: "Да это же Ленка Боннер! Так значит она, исчезнув из бильярдной, рассталась с литературной средой ради среды научной!"