"Похоронили Тошу — и на другой день Платонов улетел на фронт".
"После войны Павленко привез из Германии много тряпок, я купила у него два хороших дорогих костюма для Андрея, темно-синий и коричневый, Андрей в них ходил всегда, они все истерлись, других больше не было, в коричневом я его и похоронила потом".
"За месяц до смерти за ним пришли трое молодцов из МГБ, забирать. Я показала им на него, истаявшего — "забирайте". Махнули рукой, ушли".
"К Андрею уже нельзя было приближаться, я сделала в его комнату высокий порожек, готовлю на кухне и посматриваю, а Сашка, внук, подползет, перелезть не может, смотрит на Андрея: "Пума, пума", а Андрей смотрит с тоской".
"Сашка жил у нас, они с Машенькой почти ровесники, Андрей очень тосковал, что ему нельзя их приласкать"...
За несколько дней до смерти я пришел к ней, почему-то со случайными людьми, один был художник, порисовал Марию Александровну. Мария Андреевна, оберегая ее, гнала нас сердито: "Уходите!", а Мария Александровна упрямо улыбалась: "Ничего, пусть". Люди ее никогда не утомляли. Была она невероятно добрым человеком. Я добрее ее никого не встречал в своей жизни. (Именно по доброте своей отпустила мне однажды обо мне же и моем знакомом такое замечание, которое я печатно никогда ни за что не решусь повторить.)
Только с нежностью всегда помню и вспоминаю Марию Александровну.
Прийти к ней просто так было невозможно: "Ой, я еще пирогов не напекла!" — "Да не нужны мне пироги, я вас хочу видеть". — "Нет, приходите завтра, я пирогов напеку".
...Без Марии Александровны не было бы Платонова. С удовольствием вспоминала: "Вернется домой пьяный, я уйду на кухню, отворачиваюсь, а он сядет на диван и зовет: "Мария, иди ко мне". Я не иду, обидно мне, что он пьяный опять. А он снимет ботинок с ноги: "Сейчас вот разобью это блюдо, если ты ко мне не придешь!" (над диваном у нас висело большое антикварное блюдо папино, мое любимое). "Бей", — говорю".
ГЕНИИ УМЕЮТ ВЫБИРАТЬ СЕБЕ ВДОВ.
"Фомин отвел от нее свой взор, но чувство его уже прельстилось образом этой женщины, и то чувство не стало затем считаться ни с его разумом, ни со спокойствием его духа, а пошло вразрез им, уводя человека к его счастью". Нет ничего выше во всей прозе ХХ века, а ведь это Платонов все про себя да про свою Марию.
До сих пор трудно поверить этому чуду, что он жил и вообще писал так в такое трудное время.
Евгений ОДИНЦОВ
От редакции: Поздравляем нашего постоянного автора —
талантливого журналиста Евгения ОДИНЦОВА — с 50-летием.
Желаем добра, здоровья и счастья!
Креативный дизайн спальни 9 от компании Диприс.
Владимир Голышев “МНЕ ДАНО!”
25 НОЯБРЯ 1620 ГОДА у священника села Григорова Закулемского стана Нижегородского уезда Петра родился сын, нареченный при крещении Аввакумом. Отец Аввакума, прослуживший в Григоровской церкви Бориса и Глеба 15 лет, изрядно "прилежаше пития хмельного" , мать же его Марфа, напротив, была постница и молитвенница. Сын пошел в мать.
В 1638 году, восемнадцати лет от роду, Аввакум женится на 14-летней Анастасии Марковне (она пройдет с ним рука об руку все немыслимые мытарства, выпавшие на его долю). А уже через 4 года Аввакум поставляется во священники.
Очень рано стала снедать его пламенная, не считающаяся ни с чем "ревность по Бозе", ревность по Русской Церкви (много лет спустя он писал: "Я небесные тайны вещаю — мне дано !" ). Он конфликтует со всеми: с недостаточно благочестивой паствой, с местным начальством, даже со скоморохами и "плясовыми" медведями ("По Христе ревнуя, изгнал их и хари и бубны изломал и медведей двух великих отнял: одного ушиб, другого отпустил на поле"). Все это не от дурного склочного характера — озабоченный видимым несоответствием реальной русской церковной жизни высокому идеалу, нарисованному его пылким воображением "по мотивам" Номоканона и выдержкам из Святых отцов, Аввакум с юношеской горячностью (коей не утратит и в 70 лет) решает реформировать русскую церковную жизнь. Для начала хотя бы в одном "отдельно взятом" селе.
Упрямая, неподатливая жизнь, однако, не спешила "сказку делать былью". Изгнанный односельчанами, Аввакум бежит в Москву. Там при дворе молодого царя Алексея Михайловича собирались особо ревностные представители духовенства, впоследствии названные "боголюбцами". Широко начитанный "в божественном", пламенный оратор и строжайший аскет быстро приобретает популярность как строгий и нелицеприятный духовник, которому до всего есть дело. “...Не носи себе треухов тех, — отчитывал Аввакум свою любимую духовную дочь — боярыню Морозову, — сделай шапку, чтоб и рожу ту всю закрыла, а то беда на меня твои треухи те".