— Виктор! Микола! — Взвизгнул было боевик, но второй удар заткнул его навечно. Русский клинок вошел в его ухо по самую рукоять…
— Чего орешь, Ширвани! — раздалось из темноты. — Опять обкурился, бисова душа?! Москалив на тебя нет.
Стало ясно, с кем перепутал его "чеч".
Разведчик буквально рухнул за трофейный пулемет, а через мгновение из темноты уже вычертились две фигуры.
— Ну, ты где?
Ответом им была длинная очередь в упор, буквально изрешетившая боевиков. В темноте кто-то закричал. И тотчас по всему опорному пункту густо затрещали выстрелы. Бой был короток. Разведгруппа боевиков, состоявшая из чеченцев и украинских наемников, переодетых в российскую форму, беспечно заночевавшая на старых позициях, была почти полностью уничтожена. Наши разведчики отошли без потерь.
ВПЕРЕД ДЕСАНТ!
…Узнать бы имя того идиота в лампасах, который полтора года тому назад одним росчерком пера лишил армию половины ее самых боеспособных частей — того, кто сокращал наши спецназы. Казалось бы, чеченская война во всей голой и страшной правде высветила всю степень деградации и развала армии. Показала, что единственно боеспособными частями себя показали спецназовцы, десантники и войсковые разведчики. И что же? Новый "папа" ВДВ бодро урезал свои войска на треть, а единственный в мире полк спецназа разведки ВДВ вообще уполовинил. Бригады спецназа ГРУ также сократили почти в половину. Армейские роты спецназа вообще разгоняли вместе с сокращаемыми армиями и корпусами. Сегодня, спустя три года после той чеченской войны, Россия не имеет и половины численности спецназа, ВДВ, разведки от тех, что имела тогда. Если это не преступление, тогда и генерал Власов не предатель…
И все же, несмотря ни на что, группировка ВДВ — это сплоченный единый кулак. Именно поэтому здесь меньше всего потерь, а одно имя ВДВ вгоняет в тоску самых отчаянных боевиков.
Вообще, наблюдая за жизнью и бытом наших десантников, я все чаще ловил себя на странном чувстве растерянности и восхищения этими людьми.
Все же, как бы там ни говорили, но ВДВ — подлинная элита армии.
Они живут, выполняют задачи, сохраняют боеготовность и свой особый, ни на что не похожий десантный дух.
Водитель подорвавшегося бэтээра, сам будучи тяжело контуженным, теряя сознание, смог остановить неуправляемую машину, вывернуть в сторону от обрыва, спасти товарищей — и лишь затем потерял сознание. Это ВДВ!
Ленцов — это ВДВ!
Юрьев — это ВДВ!
Эм — это ВДВ!
Честь и слава России — ВДВ!
Москва — Махачкала — Аргун — Москва
Юрий Поляков РАТНОЕ СОЗНАНИЕ
В вагоне метро на самом видном месте прилеплена рекламка: "Призыв в армию? Нет уж, спасибо! За помощью обращаться по телефону..." Ниже — рисунок: трогательный мальчуган, сидящий на горшке и не ведающий, какая опасность ожидает его по достижении призывного возраста. Женщина лет сорока, моя ровесница, поставила сумку и стара-тельно переписывает номер телефона в книжечку. Она не хочет отдавать своего сына в солдаты. Трудно осуждать ее за это: один лишь кошмарный виртуальный образ современной Российской армии, творимый в телевизионном эфире, способен напугать кого угодно. Да и жестокая реальность дело свое делает. В конце концов рефрижераторы с неопознанными останками парней, погибших на чеченской войне, существуют не в воспаленном воображении визгливой репортерши Масюк, а на самом деле.
Достаточно вспомнить русский фольклор, чтобы убедиться: настроение матери, провожающей сына в солдаты, всегда было далеко от лучезарного. Да, с ее стороны это всегда была жертва, но сознательная жертва, приносимая (красиво, черт возьми, выражались предки!) на алтарь Отечества. Это была жертва чтимому божеству — оберегу и заступнику, родному воинству! Провожали со слезами — но зато как встречали победителя или просто достойно выполнившего ратный долг! Сегодня многим, слишком многим, служба в армии кажется жертвой... Минотавру.
Среди утрат последнего десятилетия есть одна чреватая страшными последствиями утрата. Я имею в виду постепенную утрату нашим обществом патриотического сознания. Патриотизм — это иммунная система народа, а если прибегать к военным сравнениям, — кольчуга. Когда в обществе ослабевает патриотизм, начинаются исторические болезни — смуты, самозванство, по-дурацки проигранные войны, презрение к ратному труду, экономическое запустение при наличии всех условий для процветания, приход во власть людей, которых и к весам-то в гастрономе нельзя подпускать — не то что к государственной казне.