Утихла боль в прострелянной груди.
Но снятся мне предгорья Кандагара,
И взорванный КАМАЗ пылает впереди.
Полки дрались упорно и бесстрашно.
Немалую в боях платили цену.
Им в спину били из кремлевских башен,
Кремлевские им в тыл стреляли стены.
На журналистов не жалели денег —
Вершителей газетных безобразий.
С трибуны съезда мямля-академик
Швырнул в солдат комок зловонной грязи.
Клеветники о нас ломали перья.
Вдогонку называли палачами.
Последний бой вели мы за империю.
Предатели клубились за плечами.
Он штурмовал тот призрачный дворец.
Всадил он пулю в шею президента.
Был гроб его наряден, как ларец.
На нем венок и траурная лента.
Среди божественных мечетей,
Среди сияющих шатров,
Среди фонтанов и соцветий
Погиб от пуль сержант Петров.
Я помню роз волшебный аромат,
Герата перламутровое утро.
Он мне принес трофейный автомат.
На нем сиял цветок из перламутра.
Они два дня лежали под горою.
К ним не дерзнул спуститься ни один.
Разъятый пулями, обугленный жарою,
Живот напоминал лиловый георгин.
Среди песков в пустыне Регистан,
Там, где текли ночные караваны,
Мой пулемет без устали хлестал,
В боках верблюдов вспарывая раны.
Река бурлива и светла была.
Я опаленные омыл в ней брови.
Передо мной, качаясь, проплыла
Чалма, пропитанная кровью.
Я расстрелял последний магазин.
Раздался звук пронзительный и тонкий.
И наливник, стоящий на бетонке,
Взорвал свой огнедышащий бензин.
Прекрасен вид рассерженных бровей,
Орлиный нос и твердых губ румянец.
И автомат, лежащий на траве.
Таким он был, убитый мной афганец.
Гранатомет попал в живое тело.
Взрывной волной отбросило назад.
Но впереди еще рука летела.
Стремилась в бой, сжимая автомат.
Я снайпер, и ношу в кармане нож.
Чтоб после выстрела, в спасительной прохладе
Спокойно, не испытывая дрожь,
Убитого врага пометить на прикладе.
Мы два часа его пытали током.
И, погибая от смертельных ран,
Он сдался в состязании жестоком,
Когда мы стали рвать его Коран.
Над городом прошла снарядов буря.
Ракета пронесла отточенный резец.
Я видел сквозь прицел, как капелькой лазури
Сияет на земле разбитый изразец.
Нам перед боем местный властелин
Прислал под сень своих ажурных арок
Двенадцать девушек, восточных балерин.
Мы приняли его ночной подарок.
Пахали землю черную снаряды.
Осколком на "капэ" разбило рацию.
Один снаряд упал со мною рядом.
Но Бог Благой не дал ему взорваться.
Я был обмотан пулеметной лентой.
Кто я такой? Кто слышит пули свист?
Перед уходом в горы документы
У нас забрал прилежный особист.
Застава не казалась нам твердыней.
Мы вырыли под нею катакомбы.
Всю ночь над ней, как золотые дыни,
Висели ослепительные бомбы.
Враги его подбили из зенитки.
Его несло на скалы у реки.
За ним тянулись огненные нитки.
Он прокричал: "Прощайте, мужики!"
Там, за этим горным поворотом,
Мы всегда испытывали страх.
Там, где неудачливая рота
Пала в лазуритовых горах.
Я присел на высохшую глину,
Чтоб заклеить крохотную ранку.
И у ног своих увидел мину,
Врытую на тропке "итальянку".
Мы отступали из страны жестокой.
Вели колонны под прикрытием зениток.
Так уходили русские с Востока.
Империя сворачивалась в свиток.
На Родине нас ждали не объятья.
Не радужные речи Президента.
Нас ждали оскорбленья и проклятья.
Был наш поход, как траурная лента.
Мы привезли с собой боекомплекты.
Афганские напевы убывали.
Все наше братство расползлось на секты,
И мы друг друга зверски убивали.
Один дворец громили мы в Кабуле.
Другой дворец в Москве мы поджигали.
Где встретил я тебя? Уж ни в гробу ли?
Ни за твоим ли гробом мы шагали?
Пускай остался я — последний летописец.
Пусть надо мной смыкает время своды.
В бездонном небе надо мною высится
Лучистая звезда афганского похода.
На стенах храма я пишу сраженья.
Полки Гордеза, Хоста и Герата.
На дальней фреске, что в лучах заката,
Оставлю я свое изображенье.