После этого прошло много лет, и мне самому пришлось побывать в Англии, познакомиться с ее жителями как в столице, так и в глубинке. Скажу сразу: англичане мне понравились и в общем укрепили мое к ним уважение. Я столкнулся там с людьми мужественными, неприхотливыми, организованными, умными, обладающими прекрасным чувством юмора, любящими свою землю и умеющими о ней заботиться и говорящими на настоящем английском языке, который воспринимается как музыка в сравнении с лающим американским. У меня появились там друзья, которые потом приезжали ко мне в Москву и были от нее в восторге. Но моему взору открылись там и новые червоточины, от которых нельзя было уже отмахнуться как от наносного и случайного — это была реальность жизни Великобритании конца ХХ столетия.
ПЕРВОЕ ОГОРЧЕНИЕ я испытал прямо при въезде в Англию. Мы приплыли на пароме из Остенде в Дувр, где должны были сесть на электричку, но как раз в тот день была забастовка железнодорожников, и нас повезли на автобусах. С волнением я следил за дорожными знаками — когда же мы въедем в легендарный Лондон? Вот мы пересекли его границу, едем по улицам, справа и слева дома, на тротуарах люди. Но что такое: эти люди почти все... черные! Может, мы по ошибке попали в Найроби? Нет, все правильно, это Лондон, но это та его восточная часть, которую не видит тот, кто приезжает на поезде, а она заселена в основном неграми. Нет, я ничего не имею против африканцев, но почему они не у себя среди баобабов, а здесь? Пусть цветут все цветы, но каждый сорт на своей грядке — так ведь гораздо красивее, чем перемешивать флоксы с календулой и настурциями. Для чего, спрашивается, я приехал в Англию — чтобы изучать физиономические особенности племени масаи?
Настроение мое было сильно подпорчено, однако, слава Богу, я в тот же день уехал в Южный Уэльс, и там меня несколько недель окружали лишь кельты и англосаксы. Более или менее белая публика проживала и в лондонском районе Чизик, куда я потом перебрался и я все-таки чувствовал себя в Англии, но когда я попадал в центр Лондона, то снова сталкивался с засильем цветных.
Второе огорчение ждало меня при отбытии на континент. Я сидел на вокзале, посматривая на часы, чтобы не пропустить начало посадки, когда мое внимание привлек сидевший недалеко молодой человек. Остановив на нем взгляд, я почувствовал, как моя душа наполняется тихим восхищением. Он был не просто изумительно красив, синеглаз, темнорус, высок, элегантен, строен и обаятелен, — он был еще и изумительно благороден, аристократичен. В нем просвечивало то, что называют породой,которую нельзя ни подделать, ни сыграть в театре, ибо она вырабатывается десятками поколений титулованных предков — мужчин, выраставших в рыцарских турнирах и военных походах, и женщин, выраставших в холе и роскоши. Только многовековая селекция могла произвести этот прекрасный человеческий экземпляр: роза сама собой не появится в шиповнике. И эта роза настойчиво пыталась поделиться чем-то задушевным с сорняком, который грубо пресекал эти попытки. Сорняком был плюгавый восточный человечек, скорее всего пакистанец, который не желал вступать в беседу с англичанином и злобно рявкал что-то вроде "отстань" или "замолчи". Да, юноша был нетрезвым, может быть, даже это было погибшее существо, но это должно было вызвать лишь острую жалость, ибо то, что в нем погибало, было украшением человеческого рода. Пакистанец, однако, был абсолютно нечувствителен к его красоте и аристократизму, не испытывал к нему жалости и отмахивался от него как от назойливой мухи. А тот, нисколько не обижаясь, с удивительной мягкостью продолжал свои старания высказать этой обезьяне что-то заветное и даже, к моему удивлению, сказал "I have respect to You", показав мне, что пьяная формула "Вася, я тебя уважаю" является не специфически русской, а может быть международной.
Созерцать происходящее было для меня мучением, мысли одна горше другой теснились в моем уме. Предок этого юноши, думал я, возможно, сражался при Пуатье рядом с "черным принцем" Эдуардом, изменяя европейскую и мировую историю, а он унижается перед туземцем, у которого еще дед ползал на брюхе перед сагибами. Что же это творится? В Евангелии сказано: "Блаженны кроции, яко тии наследят землю", а здесь не кроткие, а наглые хотят унаследовать не ими построенный прекраснейший город мира и уже начинают чувствовать себя в нем хозяевами...