Конечно, это сходство было чисто внешним и не сущностным. Слепленный из воска, из глины, которую ласточки используют для создания своих гнёзд, этот восковой глиняный Адам нуждался в оживлении, в том, чтобы в него встроили живые гены. И германские учёные, среди них и внук известного доктора Менгеле, прославившегося своими экспериментами в концлагерях, для оживления данного муляжа использовали генетические коды, генетические материи дикорастущей крапивы, белой мыши и фон Риббентропа.
Когда оживлённая особь восстала из праха и заговорила, первое, что она потребовала, чтобы её фамилия «Невзоров» кончалась на «ф», и перед фамилией употреблялась приставка «фон». Исследователи, не желая травмировать вновь обретённое существо, решили пойти навстречу, и действительно оно стало называться Александр Глебович Невзороф. Впрочем без приставки фон.
Новоявленный Невзороф подвергся сложнейшим лабораторным преобразованиям. Прежде всего его завернули в кумранский свиток, написанный на пергаменте из свиной кожи, и держали несколько дней при температуре + 60 градусов. После чего рукописный текст с одной кожи перешёл на другую.
Затем, решив использовать Невзорофа как главное клерикальное оружие, его стали притравливать на выпускниках ближайшей духовной семинарии. Невзороф очень быстро брал след, догонял испуганного семинариста, рвал на нём одежды, и несчастный в панике укрывался в соседних приходах.
После того как ненависть Невзорофа к поношенным иноческим рясам была установлена и зафиксирована, его поселили на чердаке Казанского собора Санкт-Петербурга, где ещё сохранилась рухлядь Музея атеизма, который прежде находился в Казанском соборе. Там, среди неопознанных мощей, среди железных кандалов времён инквизиции, а также злобных антирелигиозных статеек Емельяна Ярославского Невзороф провёл не один месяц. После этого испытатели решили вывести его в свет. И из Казанского собора прямиком направили в фешенебельную гостиницу «Гельвеция», где в то время «Эхо Москвы» открывало свою студию. В этой студии подвязалась прелестная журналистка «Эха Москвы» Ольга Бычкова, которой подбросили Невзрофа в качестве собеседника. Перед началом передач Бычкова и Невзороф удалялись в закрытое помещение гостиницы, проводили там час или больше. И изумлённые обитатели слышали, как раздаётся звук, похожий на тот, что издаёт лошадь при пережёвывании овса. Ольга Бычкова выходила оттуда в раздумьях, недоумении, пыталась выпутать из своей прекрасной причёски конский волос. Но очень скоро этот восхитительный дуэт распался. Вместо очаровательной, робкой, застенчивой Ольги Бычковой появился Виталий Дымарский, который никогда не любил лошадей, страдал по отношению к ним настоящей фобией и всегда в своих поездках в засушливые зоны Средней Азии использовал не пони, не мул, не лошадей, а ездовых собак. Теперь из закрытой комнаты раздавалось покрикивание «цоп-цобе», и постепенно лошадиное ржанье сменялось жалобным собачьим поскуливанием.
Возникла проблема, как нарядить Александра Невзорофа, потому что эти передачи транслировались не только по радио, но и по сетевизору. Был приглашён модельер - правая рука Юдашкина - с тем, чтобы подобрать Невзорофу туалет. Стилист очень долго рылся в реквизите, оставшемся от музея военных мундиров. И нашёл красные панталоны австрийского гусара времён Аустерлица, зелёный сюртук прусского жандарма с большими медными пуговицами и треуголку с плюмажем казнённого на Гревской площади Людовика Шестнадцатого. Невзороф был облачён в эти одежды. Опытному модельеру казалось, что не хватает последнего штриха в столь восхитительном образе. Тогда он сунул в рот Невзорофу сигару, и её дым, а также перстень на пальце с изображением черепа и перекрещенных костей, завершили образ.
Однако возникла проблема со странным отростком, который сам Невзороф именовал как антенна веры. Предназначение этого отростка было не известно ни стилисту, ни хозяину оного. Когда Невзороф извлёк этот странный штырь, находившаяся поблизости девушка Красовский увидела в нём флейту, припала к ней губами и сыграла удивительной красоты и нежности ноктюрн. После чего стилист определил для антенны веры футляр, подобный футляру для флейты.
Невзорофа иногда утомляла сигара, ему хотелось покурить трубку, вырезанную из вишни в 1937 году. К счастью, эта трубка среди прочих внутренних органов находилась в чреве Невзорофа, куда её поместили палеонтологи в момент конструирования Александра Глебовича. Когда у последнего возникала потребность в трубке, он проникал перстами через одно из отверстий своего чрева, извлекал трубку, делал несколько долгих затяжек и вновь возвращал курительный инструмент на прежнее место.