Выбрать главу

В древности крестили преимущественно на Пасху. За время Великого Поста оглашенный (готовящийся к крещению человек) должен был навсегда расстаться с собою прежним: легкомысленным, пустым, жадным, завистливым, малодушным, похотливым, прожорливым трусом. Из крещенской купели должен был выйти истинный воин войска Христова, новый человек, святой (в древности слова: "христианин" и "святой" были синонимами). Поэтому крестились, преимущественно, зрелые люди, сознающие величие и беспрецедентность совершаемого над ними Таинства. Люди, готовые "недрогнувшей рукой" совершить "самоубийство" ради жизни вечной...

То, что современные христиане (то есть, мы с вами) бесконечно далеки от стандартов, принятых христианами древности, — можно заметить "невооруженным глазом". Для крещаемого (в подавляющем большинстве случаев младенца-несмышленыша) это Таинство давно перестало быть подлинным рождением в новую жизнь, да и совершается оно когда угодно, только не на Пасху... Так вот, Великий пост для нас — это еще один шанс пережить то, что не было нами пережито при крещении, шанс "убить" себя ветхого, чтобы заново родиться на Пасху.

В полной мере использовать этот шанс для современного человека почти невозможно — ветхий человек живуч. Проходит год — и следующий Великий Пост великодушно предоставляет нам очередную бесценную возможность "духовного суицида". И так всю жизнь...

Однако и великопостная традиция пищевого воздержания (к которой зачастую и сводится пост) тоже имеет глубокий смысл. Священное Писание содержит массу примеров такого воздержания: Моисей, Илья, Предтеча. Самый для нас важный пример, конечно, сорокадневный пост Спасителя в пустыне. Сорок (а без воскресений — 36) дней — это примерно десятая часть года. Таким образом, сорокадневный пост оказывается своеобразной церковной десятиной — "долей Бога" в нашем календарном году…

Вообще, в пищевом воздержании на определенный срок, как таковом, нет ничего специфически христианского. Все религиозные традиции используют пост как "инструмент" самосовершенствования. Однако подлинная христианская традиция видит в пищевом самоограничении нечто большее...

Адам вкусил запретный плод (нарушил пост, наложенный на него Богом) в результате чего род человеческий оказался вне пределов Эдема. Возникает вопрос: а зачем, собственно, Бог этот пост на Адама наложил? Ни одна традиция, кроме полноценной христианской, не даст на этот вопрос удовлетворительного ответа. Лишь христианин, знающий, что одним из существенных качеств Бога является стремление к самоумалению (по-гречески "кеносис"), может понять, в чем тут дело.

Человек был сотворен по образу и подобию Божьему (кстати, уже сам акт Творения был для непостижимого, трансцендентного Бога колоссальным "кеносисом"). Величие и всемогущество Божие отразилось в превосходстве Богоподобного первочеловека над сотворенным миром. Именно тогда, а не сейчас человек был царем природы, сейчас он скорее ее мучитель... Заповедь о плоде Древа познания была попыткой поднять человека на следующую ступень Богоподобия. Человек должен был, подобно Богу, поступиться какой-то частью своего могущества. Для начала хотя бы не есть что-то такое, что хочется съесть… Адаму это оказалось не под силу...

Поступок, противоположный поступку Адама, совершил Христос в Гефсиманском саду. Всем своим человеческим существом трепеща в преддверии крестных мук, он, тем не менее, безропотно соглашается на мученическую смерть.

Бессильные следовать за Христом, мы, нарушая заповедь поста, повторяем малодушный поступок Адама. А ведь воздержание от определенных продуктов на небольшой (всего-то несколько недель!) срок — это самый первый, самый легкий, самый необременительный шаг на пути от павшего Адама к воскресшему Христу!

Владимир ГОЛЫШЕВ

(обратно)

Александр Проханов СЛОВО О ДРУГЕ

Когда идет по земле напасть, глад или мор, когда вымирает и погубляется жизнь, она, спасаясь, выбегая из горящего города или выскакивая из-под оползня, или вырываясь из жестоких когтей, собирается на каком-нибудь островке, копится в каком-нибудь глухом уголке. Там достигает невиданной концентрации, небывалой силы и яркости. Так олени из пылающего бора переплывают озеро, толпятся на безопасном мыске. Так староверы уклоняются от свирепых стрельцов, уносят в дебри свои иконы и свитки. Так русский дух, побиваемый сегодня супостатами, палачами и чернокнижниками, иссеченный, исколотый, с криком и воплем покидает городки и села, театры и школы, дивизии и флоты и, стремясь уцелеть, выбирает чью-нибудь отдельную душу. Вселяется в праведника, вмещается в пророка, голосит криком свидетеля и очевидца. В писателя Личутина вселился русский дух такой светоносной силы, что из его книг золотыми пучками светит в черную ночь русского лихолетья.