О самой Жанне необходимо писать, делать с нею передачи. Какой красоты это человек! Внешней и внутренней. Даже просто смотреть на неё — в фильмах, в жизни — эстетическое наслаждение. А слушать? А если посчастливилось и поговорить? Бриллиант речи: чистота, твёрдость, блеск.
Загадка, которую не разгадать мыслителям, учёным: как, создавая свои произведения после тысяч и тысяч художников, музыкантов, писателей, актёров, режиссёров, — теми же нотами, красками, словами создать своё? Оставить свой "отпечаток пальца" в искусстве? Чтобы — один! Чтобы — навсегда! Чтобы — ты! Тайна сия. Но в такой тайне — прелесть, притягательность и та самая волшебная сила искусства, сила русского театра. Когда открывается занавес, и ты — уже зажил другой жизнью. И всё для тебя — ново. Молча смотришь действие, но весь живёшь. И становишься иным: больше знающим, тоньше чувствующим. Ты преображаешься, ты чище и сильнее. Благороднее, умнее тебя сегодня сделал Николай Губенко — великий русский актёр и режиссёр.
Белый кот на воеводстве
Белый кот на воеводстве
Татьяна Воеводина
Политика СССР ГКЧП Общество
25 лет назад в России произошла революция. Вернее, бессильная попытка остановить сползание страны к революции. Этой попыткой и был приснопамятный ГКЧП. После его поражения (правильнее сказать, после исчерпания этой попытки, потому что и борьбы-то не было) дорога к революции была открыта. То, что было ДО — это была всё-таки советская жизнь, а что после — жизнь антисоветская. Вот это и есть революция — коренной поворот всего жизнеустройства: власти, собственности, хозяйства.
Что такое революция? По-советски — заря новой жизни. В советской картине мира, которую транслировала пропаганда, революция была чем-то непререкаемо прекрасным, светлым и святым. "У меня на свете две любимых — это революция и ты", — формулировал идеологически выдержанный советский поэт Евтушенко. "Наша Родина — революция, ей единственной мы верны", — распевали пионерские хоры.
Революция, учил марксизм, это замена менее прогрессивного строя на более прогрессивный. Это насильственный, иногда кровавый, но непременно шаг вперёд. В этом наивное наследие Просвещения: жизнь идёт вперёд, к лучшему, к прогрессивному.
А она идёт вперёд не всегда. Бывают и реакционные революции. Все революции в бывших советских республиках и странах соцлагеря были реакционные. Страны среднеразвитые, со своей промышленностью, наукой и образованным народом, стали в результате революций полуколониями.
При более углублённом взгляде, любая революция — это не заря новой жизни, это закат жизни старой. Это слом ветхой хоромины старой жизни, которую не сумели починить, чтобы избежать обвала.
Обвал старой жизни — это всегда результат чьей-то многолетней недоработки, отклонения от долга. "Пламенный реакционер" граф Жозеф де Местр, переживший и описавший Великую французскую революцию в книге "Рассуждения о Франции", считал революцию наказанием за грехи прошлого. В этом много правды.
Ему вторит Николай Бердяев, переживший опыт иной революции — Октябрьской: "Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения. И осуждением до революции господствовавших слоёв общества бывает то, что они довели до революции, допустили её возможность. В обществе была болезнь и гниль, которые и сделали неизбежной революцию".
Очевидно: больше всех виноваты в революции власти предержащие, что не сумели сделать должного манёвра, провести насущные реформы, соответствующие духу народа и свойству момента.
"Болезнь и гниль" накапливалась в СССР много лет, и это ощущалось. Не случайно в 70-х годах к роману Валентина Пикуля "У последней черты" издательские начальники отнеслись с подозрением: они усмотрели параллели брежневского режима и предреволюционного царского.