НА НТВ обстановка была несколько спокойней. Киселев выглядел бодрее, чем Сванидзе. И даже так сказал: "Что-то я не вижу здесь Зюганова? Ведь он давеча обещал прийти. А Путин вообще ни разу давеча не был на НТВ. Боятся они меня теперь как боялись и давеча, ох, боятся..."Однако Зюганов появился. И что тут началось!.. Ведь публика-то была подобрана сплошь киселеобразная. Она клокотала, пузырилась и лопалась от ненависти и презрения к 30 процентам Зюганова, а потом и от страха перед ними. Как, мол, так? В компартии всего тысяч пятьсот членов, а голосуют за её лидера раз в 12-15 больше. Где демократия? А тут еще появился на экране в своем штабе Путин и напомнил, что у коммунистов доступ к средствам массовой информации был несравнимо беднее и несколько уже, чем кое у кого. В самом деле, например, у Явлинского. Как справедливо заметил Говорухин: включишь утюг — и там Явлинский, заглянешь в унитаз — и там Григорий Алексеевич...
Дождавшись наконец сладкого момента, на Зюганова кинулся Чубайс Второй, еще более рыжий, свирепый и лихой, чем Чубайс Первый. Он возопил:
— Как вы смеете! Как они смеют за вас голосовать, если недавно одно официальное лицо официально заявило, что коммунисты уничтожили 42 миллиона человек. Это вам не Солженицын, а официальное лицо!..
Тут Второй показал себя не только еще большим демагогом, чем Первый, но, пожалуй, и превзошел его по мощи нахрапа. Не так давно в передаче "Глас народа" этот Первый встретился со Светланой Горячевой. И среди множества его клинически— юмористических аргументов против советской власти и коммунистов блеснул, например, и такой: "Перед войной у Франции была оборонительная линия Мажино, у Германии — линия Зигфрида, у Финляндии — Маннергейма...И все они, естественно, были обращены во вне — против вероятного противника. А оборонительные сооружения Советского Союза были направлены вовнутрь — против своего народа, чтобы миллионы граждан, жаждавших удрать за границу, не могли это сделать...Так что же это за страна, я вас спрашиваю, Светлана Петровна, что за власть, если строят оборонительные сооружения против своего народа, чтобы он не сбежал, допустим, в Израиль!..
"При этом он сослался на каких-то очевидцев: то ли на папу — политрука, прошедшего-де всю войну со своим политорганом, то ли на маму, верную дочь родины, подарившую ей двух Чубайсов, один другого краше. Горячева сидела напротив довольно близко. Ей надо бы встать, подойти к рыжему, и от имени советского народа врезать ему оплеуху, а потом немедленно вызвать "скорую помощь" для срочной транспортировки психа в сумасшедший дом. Действительно, ведь такой вид полоумия очень опасен для общества. Это был бы поступок настоящей коммунистки. А Светлана Петровна, сиделица парламентская, лишь плавно хлопала ушами...
И вот в умственное состязание с братцем теперь вступил Чубайс Второй. Я не помню, что ответил ему Зюганов — заспал в ту беспокойную ночь, но сам я ответил бы так:
— А кто именно это "официальное лицо? Где и когда была названа им приведенная цифра? Нельзя же, любезный мыслитель, швырять такие булыжники в историю родной страны, не указывая их происхождения. Ведь этак я при желании могу на всю страну сказать, например, так: "Одно официальное лицо в Министерстве здравоохранения недавно заявило, что почти весь клан Чубайсов — наследственные кретины (cre`tinisme — слабоумный).У отца легкая форма врожденного слабоумия — дебильность (debilis — cлабый), у матери — тяжелая форма врожденного слабоумия — имбецильность (imbecillus — немощный), у старшего сына Игоря — олигофрения (oligos — малый, phren — ум), и только у младшего сына Анатолия слабоумие приобретенное — деменция (dementia — безумие), он свихнулся на политическом поприще, когда из торговца тюльпанами на Кронверкском Ельцин вдруг сделал его вице-премьером". Тут и любой свихнется.
Что на это ответил бы Чубайс Второй? Ведь если у него было имя "официального лица", он, конечно же, сразу им козырнул бы, а у него ничего нет, кроме персональной злобы и фамильного невежества, и теперь он только корчился бы да дергался. А я еще и вот что сказал бы: