Об этом доктор исторических наук Иоффе не пишет. Ему хоть "косвенно" важно обвинить советское правительство, Сталина... Кстати, в сообщении о рассекречивании есть и такие строки, поучительные для профессора, утверждающего, что Xолокост начался в сентябре 1939 года на польской земле: "Системное массовое уничтожение по принципу крови стало государственной политикой Германии только после нападения на Советский Союз". И днем его, предполагается, было утро 18 июля 1941 года, когда в белорусском местечке Слоним состоялась массовая казнь, позволившая немецкому генералу Бах-Залевски сообщить в Берлин: "1153 еврейских грабителя были расстреляны".
Таковы факты. Но тех, кто использует любой повод для того, чтобы обвинить не только Сталина, но и целые народы, — тех же поляков, исказить историю, разжечь межнациональную рознь и еще раз всему миру заявить о своем праве судить и рядить всё и всех по своему закону и пониманию, никакие другие аргументы, кроме собственных, не интересуют. А ведь истории раздутой до вселенских масштабов книги "Война по законам подлости" предшествовала не менее, а даже более масштабная история с серией картин "Цифры на сердце" великого советского художника Михаила Савицкого.
КАК ВЫРЫВАЮТ "ЦИФРЫ ИЗ СЕРДЦА"
Будущий академик, народный художник СССР Михаил Андреевич Савицкий не входил в число тех "малых национальностей", которых, согласно секретному приказу Верховного главнокомандующего Красной Армии, "антисемита" Иосифа Сталина, вывезли из Крыма на Большую землю. Савицкий был белорус, и потому вместе с украинцами и русскими в составе Приморской армии до конца оборонял Севастополь.
Утром 5 июля 1942 года на мысе у Xерсонского маяка гитлеровцы взяли его в плен. Потом были пересыльные лагеря, где военнопленные умирали, как мухи, страшнейший лагерь Дора, где он работал на строительстве штолен, затем Бухенвальд и, наконец, Дахау, где "отработанный материал" Савицкий, вместе с тысячами других заключенных, подлежал безусловному уничтожению. Но немцы не успели это сделать.
В 1979 году Михаил Савицкий, будучи уже известным художником, заканчивает серию из 13 работ под общим названием "Цифры на сердце". Через несколько лет он допишет к ней еще 3 работы. Но уже тогда эти огромные живописные полотна станут настоящим и, пожалуй, самым сильным эмоциональным потрясением для пережившего войну человечества. В этих картинах были не только невиданная доселе художественная сила и мастерство, но и правда — правда свидетеля, обладающего уникальной памятью прошедшего все круги ада Второй мировой войны.
Но, как вскоре выяснилось, не всем эти творения художника понравились. Более того, они вызвали нескрываемую ненависть, злобу к их создателю. Но предоставим слово самому Михаилу Андреевичу.
"Среди 13 работ, которые я представил на выставке во Дворце искусств в Минске в 1980 году, была одна, названная "Летний театр". Так фашисты, юмор которых был своеобразен и циничен, называли уничтожение после экзекуции в открытых ямах трупов своих жертв. Кстати, изъятие ценностей, золота у вновь поступающих в лагерь величалось "Канада". Канада, Аляска, видимо, ассоциировались у них с золотыми россыпями.
Вернемся к "Летнему театру". На картине по обе стороны бульдозера, который сгребает в яму для сжигания тела убитых и замученных, я написал две черные фигуры. С одной стороны, это эсэсовец с автоматом, с другой — заключенный со звездой Давида на груди. По поводу этой второй фигуры разразился сильнейший скандал. По мнению некоторых горячих голов, выходило, что этой картиной я оскорбил всех евреев. Но я-то знал, что пишу. Ведь это же факт, что среди внутрилагерного начальства, тех же жестоких капо, а также в зондеркомандах, которые сжигали трупы, было много евреев. Мне говорили, что это ложь. Я стоял на своем. Тогда в один из лагерей уничтожения в Польше был спешно отправлен министр культуры. Ему показали документы, подтвердили, что да, так оно и было. Тем не менее скандал разрастался. Требовали убрать если не саму картину, то знак с груди заключенного. Я сказал: ничего убирать не буду. Я пишу то, что видел своими глазами, пишу о взаимоотношениях между людьми, а также то жестокое время, которое, как бы вам теперь ни хотелось, не было однозначным.