И огнеметчики, рванув из окопа, попытали удачу. Прыгая по крутым склонам, они бежали на юго-запад, практически боевикам в тыл. Сумев прорваться вниз, пройдя мимо занятых боевиками сел, перейдя Аргун, четверо солдат этой же ночью вышли к своим. Дошел и рядовой Алексей Кораблев, вынеся из боя раненого сержанта Ильичева. Но повезло не всем. Майор Владимир Сорокатяга, лейтенант Сергей Антипин и сержант Александр Воскобойников так и не смогли добежать до обрыва...
Бой, стоивший жизни семи забайкальским танкистам, вместе с пехотным взводом больше семи часов мужественно отбивавшим атаки боевиков, закончился уже затемно. Закончился точно не победой боевиков. Потеряв не меньше полутора сотен убитыми, бандиты ночью сами оставили горку. И утром ее без боя вновь заняла наша пехота.
Но чертова высота и потом заберет еще трех сибирских танкистов. Капитан Дмитрий Размахин и солдат Сергей Абдурахманов будут убиты через день, — вынося с горки тела погибших. Через неделю там же погибнет от снайперской пули и арткорректировщик лейтенант Дмитрий Редько. Несколько дней подряд танкисты будут искать на обратных скатах высоты 950,8 тела Сорокатяги, Воскобойникова и Антипина. Именно тогда, ночью, командир полка подполковник Юрий Буданов и комбат майор Артур Арзуманян убьют в лесу двух боевиков ножами в рукопашном бою...
Крепко врезался в память момент, когда на КП в просторном окопе под Дубаюртом Шаманов вдруг узнал о смертельном ранении лейтенанта Редько.
— Дурачье! — перешел на крик командир, — когда вы кончите гробить людей?
На Буданова, которого командующий "западом" всегда называл одним из лучших командиров полков группировки, в этот момент было жалко смотреть. Разве он, комполка, меньше Шаманова старался сберечь людей! Разве прятался он за спинами своих офицеров? Тяжкое бремя власти...
КОГДА ПОЕЗДОМ ЕХАЛИ НА ВОЙНУ, два дня вместе с полком ехал отец Димы Размахнина. Когда Дима погиб на 950,8, отправившись на поиски тела павшего друга, в кунг Буданову каким-то чудом по военной связи дозвонился убитый горем отец.
— Юра, как? — спросил он командира полка.
— Дядя Валер, — с трудом сдерживая слезу, выдавил комполка, — замкомроты приедет — он все расскажет...
И после тяжелого вздоха вновь голос отца:
— Хорошо. Только вы отомстите...
— Отомстим, дядя Валер, обязательно отомстим.
Что в этот момент в командирской душе творилось — лишь ему и Богу известно.
Как и тогда, когда боевики через жителей Дубаюрта вернули тело начхима — майора Сорокатяги. Со следами пыток и насильственной смерти.
Потом полгода беспрерывно воюющий на важнейших направлениях танковый полк был выведен Шамановым в резерв Западной группировки. И потом тут же опять брошен в бой. Три недели с поистине сибирским размахом танки и "Шилки" полковника Буданова давили бандитов Гелаева в Комсомольском. Три шестьдесятдвойки боевики прожгли из гранатометов. Много раненых было от снайперских пуль и осколков. К счастью, никто не погиб. При этом бросалось в глаза, что в превращенном в руины селе забайкальцы не брали и спички.
— Все равно командир полка прикажет потом все сжечь, — пояснил кто-то из офицеров.
— Для меня на этой земле и на этой войне может быть лишь один трофей — обратный билет домой, в Забайкалье, — скажет потом сам Буданов.
Было видно, что командир, как и многие его офицеры, находился уже на пределе. Помню, в январе, когда сибиряки стояли на цементном заводе у Чириюрта, офицеры крепко заспорили о том, испытают ли по возвращении то, что журналисты еще в 95-м окрестили чеченским синдромом.
— Никакая война не сломает психики сильного человека, — доказывал тогда начштаба полка подполковник Иван Федоров, излазивший с автоматом, наверное, все горки у Дубаюрта и пол-Комсомольского.
Но жизнь доказала обратное. Крепко врезалось в память, как накануне того рокового дня — 26 марта — Иван Иваныч в истерике повторял имена погибших.
— Что бы мы ни делали для их семей, мужиков уже не вернешь. В земле лежат мужики наши, — со слезами на глазах спорил начштаба полка с только что прибывшим в Чечню зампотылом.
— Хочешь, я убью себя, но мужиков не вернешь, — хватался за автомат подполковник Федоров, который всей палаткой потом у него отнимали.
Незадолго до этого сибиряки вновь побывали на роковой для них 950,8, забравшей 11 их однополчан. Поставили огромный железный крест, помянули погибших друзей и простились с этой проклятой горкой, чтоб никогда больше на нее не вернуться.