"Умный", "недурак", "образованный", "культурный" на пике своего прозрения в суть вещей тоже достигает прозрачности, ощущения восторженного всеединства, где вещи мира сплетаются в единый нерасчленимый венок торжества. Но это — мгновение, случайность, экстатический момент, от которого неизменно приходит отрезвление, погружение в лабиринты рассудочных дуальностей. Для "умного" такое состояние — лишь обещание, плоская карта недоступной страны. Для нищего духом — это его Родина, привычная и исполненная неиндивидуальным простецким светом, светом бытия.
Нищий духом непонятлив и непонятен, не плох и не хорош. У него полуоткрыт рот и не стирана рубаха. Он неопрятен и неприемлем в своем неоправданном, необоснованном и непреходящем темном восторге, в своем зверином вое, в своей "расхристанности". Он не собрался во Христе, он распустился во Христе.
Но он блажен, и его доле позавидуют самые умудренные и очищенные старцы. Путь его прям, так как нищий духом никуда не идет, никуда не спешит, ничего не знает.
И сквозь него по-прежнему невнятно, сверхчеловечески, милосердно и грозно продолжает вещать Святой Дух.
3. Маламатья
Не только в христианском контексте есть традиция сакрализации юродивых. В исламе существует секта "маламатья", которая основана на той же самой духовной предпосылке: бездна между человеческим и Божественным столь велика, что мудрость благочестивого богопознания и нормативы морали никак не приближают человека к Творцу. От глубочайшего отчаяния, сращенного с глубочайшим восторгом, торжественно и нервно движутся представители секты "маламатья" в миры безумия. Они не только очерняют себя в глаза умных и набожных, но и среди грешников, остолопов и распутников считаются изгоями. Они покидают почву сознания, архитектору изысканной исламской диалектики, отправляясь в никуда.
Одни считают их "святыми", почитают их могилы как "мазары". Другие видят в этом извращение религиозного инстинкта.
Самим "маламатья" наплевать и на тех, и на других. Они делают ставку на минимум и пытаются ускользнуть через узкие врата.
Они не ведают, что творят, но творят это настойчиво и рьяно. Они гасят себя, как свечи, и пытаются развеять оставшийся дымок.
Сквозь них зажигается тогда иное пламя. Безумное пламя невозможной близости. Дыхание "мира ближних", от которого дрожат горные хребты.
4. Православное юродство
Аналогом "маламатья" являются православные юродивые. И снова они противопоставляют свой выбор не светскому миру, но миру православному, христианскому. Они напоминают: похвально встать на путь христианского благочестия, праведно совершенствовать свою личность, но нельзя низводить логику Божества до человеческой рационально-моральной планки; дистанция столь огромна, что великое и малое перед очами Господними сливаются, и то, чем человек гордится, Богу противно.
Юродивые нарушают иногда православные заповеди (или делают вид, что нарушают), специально ищут повода быть посрамленными, заушенными, побитыми, оскорбленными, униженными. Если благочестивый христианин копит добродетели, то юродивый, скитаясь по базарам, копит затрещины и подзатыльники, насмешки и ругательства. Это его дурацкое богатство, его лествица, его служение.
Иногда юродивые помогают людям. На царском пиру знаменитый русский юродивый вылил в окно предложенную царскую чашу, чем заслужил тумаки. Но вспыхнувший в это время огромный пожар в Пскове, как по волшебству, погас сам собой. Дурак своим дурацким и невежливым, бесстыдным, в отношении батюшки-Царя, поведением спас тысячи жизней.
И не сам юрод это делал. Десница Господня двигала его косыми, неуклюжими жилистыми мышцами, обтянутыми нездоровой серой кожей.
5. Псевдомессии и цадики
В иудаизме тема священного невежества развита подробно. Сам еврейский "машиах", по преданию, должен быть необразованным. Череда иудейских псевдомессий от Саббатаи Цеви через Барухия Руссо до Якова Лейба Франка доказывали свое "мессианство", в частности, отсутствием ортодоксального раввинистического образования.
В этих псевдомессиях есть нечто явно глупое. Они шокируют, иногда своим напыщенным искусственным величием, иногда своей неожиданной низостью. Саббатаи Цеви, собиравший евреев для возврата в Израиль (он был первым историческим сионистом, проповедавшим "алию") и готовый оседлать льва семиглавым змеем, вдруг пугается наказаний и, посаженный турецким пашой в тюрьму, переходит в ислам. Для иудеев это — шок. Лишь малая горстка последователей (известных как денме, "оборотни") остается верна Саббатаи и называет его поступок "священным верооступничеством". Еврейский рационализм здесь отчаянно пытается освоить и оправдать логически самые нелепые вещи, от страха потерять пульсирующий ток сияющей трансцендентной глупости, которой так не достает их холодным душам.