Так же, как Нефертити и Эхнатон, Николай и Александра стали идеальной парой. В их лице российская монархия достигла вершины, ибо логика её развития определялась не экономическим или культурным процветанием (которое, кстати, наступило в последнее царствование), но — степенью соответствия предначертанному Архетипу — союзу между Мужским и Женским началом, когда-то разрушенным, но восстановленным искупительной жертвой Христа.
Вершина, достигнутая "солнечной четой" Египта, могла послужить не только началом новой исторической, но, похоже, и антропологической эры. Большую загадку до сих пор таит невиданная долихоцефалия дочерей Эхнатона. В творчестве М.М.Потапова им уделено особое внимание. Тут и стилизованное панно "Фараон Эхнатон в кругу семьи", и поражающие целомудренной чистотой портреты царевен Меритатон и Анхсенпаатон. В советских школах удлинённые черепа потомков Нефертити объясняли искусственным "растягиванием" черепа. Вряд ли нужно опровергать эту выдумку, но странные головы принцесс не объяснишь и как намеренное преувеличение. Возможно, сверхчеловеческая пара действительно взобралась на следующую ступень эволюции. Но зависть Homo sapiens'ов помешали ростку окрепнуть. Неестественно короткая жизнь египетских принцесс невольно напоминает о зверской расправе над царскими детьми в подвале дома Ипатьева…
Неожиданная параллель: Николай и Александра также были в значительной мере религиозными реформаторами. За период их правления было канонизировано больше святых, чем за всё предыдущее время, начиная с Петра I. Приходилось бороться и со жрецами: наиболее чтимый ныне русский святой, Серафим Саровский, был прославлен вопреки желанию большинства епископата, благодаря лишь непреклонной воле императора. Синодальное духовенство настолько замкнулось в кастовой скорлупе, что живая харизма подвижничества пугала их больше, чем растущее безбожие в народе — ведь даже Иоанна Кронштадтского обзывали чуть ли не сектантом! Правление Николая и Александры, глубоко воспринявшей Православие, максимально раскрепостило духовный потенциал России. Прекратились гонения на староверов, обновилась жизнь приходов, мощный импульс получила монастырская жизнь и церковное искусство. Ведь и М.М.Потапов — законный наследник церковных живописцев именно начала века. Как пишет Алексей Широпаев в поэме "Радение": "Лик новой, грядущей России заморски, египетски обозначился в колдовской майолике. По-новому мы увидели родные зрачки и губы, и родное имя раздалось для нас новым звуком.., прогремевшим о хранителе наших гор и кладов, нашей силы — силы петь". В правление последней четы Романовых в христианской традиции готовился величайший синтез: личная свобода должна была соединиться с преданностью православному Государю, любовь к Отечеству — со всемирной отзывчивостью, присущей русскому человеку. Россия готовилась возглавить народы Евразии в возведении континетальной мега-Империи. Иоанн Кронштадтский и Рерихи, Николай Фёдоров и Оптинские старцы, Распутин и Лев Толстой, Скрябин и Флоренский, — все эти, кажущиеся сегодня полярными фигуры совмещались в сложной устремлённости к грядущему… но только при одном условии. Не умаляя предназначения каждого, их могло вместить только два, бьющихся в одном ритме, сердца. Сердца венценосной Четы.
Но Россия, как новый Иерусалим, не узнала "времени посещения" своего (Лк 19:44). И наш дом разорён теперь, как некогда Ахетатон — столица новой космической эры, выстроенная Эхнатоном и Нефертити.
…Когда я недавно посетил у Михаила Михайловича, тот попросил своего ученика С.И.Лапина показать мне последнюю штудию. Это был только что начатый повтор с серовского портрета Государя.
"Я — осколок Империи", — часто повторяет Потапов. Эта формулировка скрывает гораздо большее, нежели обычную ностальгию. Её как-то совсем не заметно у жизнерадостного, даже на склоне лет, живописца. Творчество М.М.Потапова, его полная таинственного обаяния личность — та линза, в которой сходятся лучи Незримого Солнца, чтобы вновь и вновь зажигать в разбитых сердцах Любовь.