— Тетечка Таня! Да как вы тут поживаете? Жара, правда? Мамуля вам приветичек передавала.
Как ни была рассержена соседка, но от ласковых слов немного смутилась.
— Ой, Валя, спасибо, конечно, маме передай. Только я уж все равно от тебя не отстану. Хорошо, мальчик, свет я еще могу за тобой погасить, но когда ты мне долг отдашь? У меня все терпение лопнуло. Ты рассчитываешь, что надоест мне из тебя эти двести рублей вытряхивать? Не дождешься! Я тебе всю плешь переем. Я тебе такую жизнь устрою! Ты, поганец, у меня еще попляшешь! Я ребят подговорю, им сто рублей заплачу и тебе мало не покажется, наломают тебе бока. Будешь знать, как издеваться над пожилыми людьми!..
Соседка опять раскалилась, раскричалась. А увидев на его лице улыбку, взвизгнула, затопала ногами и стала крыть матом.
Он улыбался, обреченно прижмурившись, сознавая в себе твердое желание убить. Представлял, как он сейчас подойдет к ней, сожмет ей горло и задушит. Вариант был слишком хлопотливый. Много будет возни, криков, борьбы.
Улыбка сошла с его лица. Под словесный трезвон соседки он задумался о странном спокойствии в себе, об отсутствии страха перед мыслью об убийстве. Было в этом даже что-то радостное, острота жизни почувствовалась, казалось, навсегда утерянная. Появился интерес к окружающему миру.
Молчание его сначала раздражало ее, потом озадачило и насторожило.
— Больше я с тобой, с г..., не буду связываться. Больше ты у меня лучше ничего не проси. Не подходи ко мне. Я тебя в упор не вижу!
Она отцепилась от косяка и с силой захлопнула дверь.
Он мигом просветлел и расслабился, будто провел приятную беседу — кажется, ничуть не напрягли его выкрики тети Тани. Снова он приступил к исполнению своего давнего и единственного желания — полежать в прохладе на мягком и послушать музыку. Лег, включил плейер, закрыл глаза. Мозг успокоился от ритмических ударов надсадного пения и аккомпанемента одной из множества рок-групп. Интересно стало опять вернуться к только что порадовавшей его мысли об убийстве тетки. Фантазировал он с удовольствием, со всей силой еще не до конца растраченной молодости. В череде его многолетнего безделья или дел скучных это казалось выдающимся, освещало всю его жизнь каким-то подобием поступка, задуманного и исполненного им самим.
А скучной была вся его жизнь. Тихое, скромное детство возле матери-одиночки с ее частыми слезами и пеняниями на незадавшуюся женскую судьбу. Унылые школьные времена — бессмысленные, закончившиеся в самый разгар разложения страны, войн и мора. Какое-то пэтэу, где он тоже бездельничал, но посещал занятия, за что и получил корочки. Месяц работал "по специальности". Но кому нужен был такой вялый, унылый, сонный ученик автослесаря?.. Тогда он уже вино пил сознательно и уже напивался до умопомрачения и не считал, что это плохо, ничуть не страдал от потери человеческого образа, да и самого этого образа он не представлял. Не маячило перед ним никакого красивого силуэта, ничего не светило в потемках души.
Выпить и забалдеть — было приятно, вот тогда некие образы начинали всплывать в сознании довольно интенсивно. Тогда жить становилось интересно. А жить, в смысле — рыскать с утра до вечера в поисках работы, думать о чем-то целенаправленно, проникать в какие-то сферы бытия, тем более пробивать их лбом — он не только не пытался, но и знать не знал, что так надо.
Высшим достижением его личных волевых усилий было сидение в ларьке: месяц он торговал мелочевкой на Литейном, потом, забрав выручку, сбежал. Его искали, грозились убить. Со страху он резал себе вены — ударил несколько раз в теплой ванне ножом в запястье. Боялся мести, избиений, как ему казалось, неминуемой смерти, и лучше сам с собой решил покончить — деликатнее, и главное без боли... Матери удалось тогда пристроить его в психбольницу, где его заодно очистили и от алкоголя, написав в заключении: "Эффект лечения — положительный". Было ему тогда семнадцать лет.
ПОХОЖЕ, ОН УСТАЛ ОТ ЖИЗНИ еще в утробе матери. И даже раньше. В момент безрадостного зачатия, похожего на убийство. Само его лежание на диване (а он любил и умел лежать подолгу, ничего не делая, подремывая) уже было не от мира сего.
Когда в плейере сели батарейки, поплыл звук, он без досады выключил и стал лежать просто так.
Опять скользнул сквознячок по его лицу — толкнули дверь в его комнату, и он опять не затруднил себя открыванием глаз. Потянуло запахом нафталина и валерьяны — значит на этот раз пожаловала старшая Желоховцева — Полина Феодосьевна. На этот раз сердце жильца не сжалось под напором агрессивности, но и не расслабилось ответно на доброту старой женщины.