Дверь ванной отворилась до упора, ударилась о стенку, отскочила и стала затворяться перед ней. Она вытянула руку для защиты от удара двери. Одновременно начала делать движение головой, поворачиваться назад и открывать рот для того, чтобы исторгнуть накопившийся заряд раздражения. Нацелила жерло своей глотки в бессовестную "харю" недоросля.
— Ты что, издеваться вздумал над пожилым человеком! Что же это ты за паскудник такой! Что вырастет-то из тебя?! С девками иди свои шуточки проворачивай. Какая еще вода? Какая труба? Где ты видел? Да за такие шуточки я тебе сейчас такого пинка дам!..
Она упиралась ногой в порожек ванной, тормозила и поворачивалась, вдохнув и напрягшись, озвучивая эти слова. Инерция движения тяжелого старого тела была куда больше, чем инерция зрения, мысли. Она успела увидеть позади себя изломанный силуэт некоего человекоподобного существа с занесенным над головой топором. Спазм смерти где-то в животе, под сердцем дал толчок мышцам, рука вздернулась для защиты. Пока кисть поднималась до уровня плеча, топор сверху успел долететь до ее виска. Вот жало коснулось дряблой кожи, надрезало, вонзилось в кость, углубилось в череп, отсекая мочку уха. По своей инерции топор погружался дальше — в шею, крушил хрящи и кости. Остановился на ключице.
Не от боли, не от пресечения жизненно важных связей живой плоти начала падать тетя Таня, а от ужаса. Обморок случился с ней раньше, чем кровоизлияние.
Туша рухнула на пол и, колыхнувшись несколько раз, будто устраиваясь поудобнее, успокоилась.
Тот, с топором в руке, встал над поверженным существом и некоторое время смотрел на рану. Утолщающуюся, наливающуюся кровью до краев. Он размышлял, смертелен ли удар, сможет ли еще тетя Таня орать, язвить ему. И теперь еще нарождалось главное сомнение — сможет ли она рассказать кому-нибудь, что это он ее ударил. Не хотелось, чтобы кто-то узнал о таком его нехорошем поступке. Для верности он еще два раза тюкнул ей в голову. Так же неуверенно, как когда-то ударял ножом себе по венам.
— Таня! Таня! С тобой все в порядке? — послышался голос Полины Феодосьевны из глубины ее комнаты.
Впервые за многие годы он пересилил лень, собрал волю и заставил себя крепче сжать топор. Преодолев неимоверную усталость, стремительно отскочил от человеческой туши, спрятался. Худой, костистый, он распластался по стенке и, оглушенный биением собственного сердца, слышал лишь протяжные шаги престарелой Полины Феодосьевны. Вжимался в стенку, боясь встретиться с нею глаза в глаза. Изготавливался ударить сзади.
Дверь стала выламываться из плоскости стены, свет из комнаты упал на лежавшую тетю Таню, и материнский инстинкт кинул Полину Феодосьевну к дочери. С придушенным стоном-воплем она резво для своих лет преодолела эти несколько метров — спасать ребенка. И лишь на последних шагах толкнулось в ней чувство самосохранения и заставило обернуться.
— Валюша? — прошептала она изумленно.
Возненавидев ее доброту, совсем некстати выказанную в такой миг, останавливающую его, парализующую, вынуждающую оставить свидетеля, он кинулся на старуху. Взгляд его был устремлен чуть выше ее глаз, в морщинистый лоб с прядкой жидких волос. Он налетал на нее и до последнего прятал топор за спиной. Так что даже слишком близко начал замах и рубанул по короткой дуге, не сильно, лишь слегка надсек лобную кость. Голова старухи только дернулась от удара, а сама она продолжала стоять с опущенными руками и одними губами произносила его имя.
Невыносимо было видеть ее, и он, отведя глаза, размахнулся и рубанул сбоку по шее, как по стволу дерева, сверху вниз, приподнявшись на носки, осев и хукнув.
Боковой удар-толчок свалил старую с ног. Теперь ему было удобнее докончить битву. Еще раза три он рубанул ей по темени. Выпустил топор из рук. Сел на стул возле тумбочки с телефоном.
В комнате соседок работал телевизор. Зачем-то он пошел и выключил. Оглядел комнату, куда его иной раз зазывала Полина Феодосьевна в отсутствие тети Тани и поила чаем, ненавязчиво, просяще поучала. Он хотел было порыться в серванте, в сумках, чтобы добыть денег, — теперь все это он сделал как бы ничьим. Но вдруг почувствовал непреодолимую усталость.
Вернулся в коридор, опять сел возле телефона. Не хотелось глядеть на тетю Таню, даже теперь она была ему ненавистна. А вот на лежащую "бабушку" глядеть хотелось. Приятный, добрый был человек. Даже не верилось, что могут быть такие хорошие люди. Она не обидела его, не досадила ему даже в последнюю, страшную для них обоих минуту. Он тяжко вздохнул и поднялся на ноги. Обычной своей вялой, нерешительной походкой вернулся в кухню. Нашел там целлофановый пакет. Засунул топор в пакет. В своей комнате взял плейер. Захлопнув французский замок, вышел из квартиры.