Денис Тукмаков “ОТ МИРА СЕГО...”
ВСЕ ГОДЫ ЕЛЬЦИНСКОЙ МГЛЫ Православная церковь, окрыленная свободой от уз государственного атеизма, пребывала в блаженном неведении о чаяниях вымирающего народа и не желала снисходить до трагедии, переживаемой российским государством. Церковь была занята сама собой: ей не было дела до крушения советской "антихристовой" Родины; не занимал ее и грабительский передел собственности. Расстрел Парламента и чеченская бойня, беспредел выборов и катастрофа реформ если и удостаивались частной оценки церковных иерархов, то исключительно обтекаемой по форме. За десять лет ни разу не заступалась она за свой народ, ни разу не прозвучало из ее уст строгого, искреннего, бесстрашного ответа на вызов современности, в котором чувствовалось бы величие духа Сергия Радонежского и Гермогена, дышала бы мощь церковных танковых колонн, что отправлялись на фронты Великой Отечественной. Вместо этого Церковь последнее десятилетие молчала и бурно строила храмы. Храмы без прихожан, умирающих по миллиону в год, но с золотыми куполами, что сверкают сегодня над разрушенными заводами и замерзающими поселками.
Наблюдая за этим пиром, тем с большей надеждой ждали мы нынешнего Юбилейного архиерейского собора, на котором впервые в истории должна была быть принята социальная доктрина Русского Православия, — общецерковное учение о состоянии современного человека, общества, мироустройства. От доктрины этой ожидалось не просто внятное толкование отношения церкви ко всем более-менее важным вопросам человеческой и общественной жизни: о нации, собственности, войне, семье, труде или культуре. В ней Церковь должна была показать своей пастве Эдемский сад — свой идеал земного человеческого существования — и путь к его достижению. Сегодня, в 2000 году, Русская Православная церковь обязана была в своем социальном учении живописать гигантскую картину торжества и трагедии великого государства, испытанных им в веке двадцатом, и тщательный благословенный план его возрождения из небытия в веке двадцать первом.
Чуда не случилось. Социальная доктрина Церкви принята единогласно — но нет в ней ни веры, ни духа, ни спасения. Все, что есть, — это прежние обтекаемость и половинчатость, осторожность и благие пожелания, полумеры и банальности. "Основы социальной концепции Русской Православной церкви" представляют собой нечто среднее между конституцией, правильной до горечи, до судорог, и заявлениями МИДа, извечный смысл которых — "как бы кому не навредить". Своего рода справочник для начинающего священника, как, не сбиваясь, отвечать прихожанам про смертную казнь, эвтаназию и аборты.
Удивительно, но авторы данной доктрины, которая разрабатывалась в Отделе внешних церковных сношений РПЦ под руководством митрополита Кирилла, изначально устранились не только от важнейших проблем современной России, но даже и от самих понятий "Россия" и "русский". Первое они презрительно называют "сиюминутными, краткосрочно-актуальными вопросами". Что касается русскости доктрины, то, по заявлению митрополита Кирилла, ее авторы "сознательно избегали обсуждения ситуации в конкретных государствах, ведь около половины приходов Московского Патриархата сегодня находится вне пределов Российской Федерации". В основном тексте концепции словообразования от названия "Россия" упоминаются лишь три (!) раза. Хорошо это или плохо — другой вопрос, но факт остается фактом: данная доктрина абсолютно космополитична. Интересно, как это будет смотреться лет через пятьсот: в юбилейном 2000 году, во времена смуты и разорения государства, Русская церковь принимает документ, в котором о русских не сказано ни слова.
Практически каждый тезис доктрины основывается на цитируемом отрывке из Писания или трудов отцов Церкви. Документ получился на редкость двойственным, с бесконечными "вместе с тем", "однако", "с другой стороны", "в редких случаях", "с пониманием отнестись" и "проявляя мудрость".
По объему "Основы" занимают около двухсот машинописных страниц и разделены на шестнадцать глав, каждая из которых раскрывает определенный уровень взаимоотношений церкви и светского общества.
Уже во второй главе "Церковь и нация" , посвященной отношению Православной церкви к народам мира и к национальным и межнациональным отношениям людей, появляются если не откровенные противоречия, то определенная двусмысленность. В первом же пункте главы признается, помятуя известное "нет различия между Иудеем и Еллином", что церковь по природе своей носит вселенский, наднациональный характер. Но уже из второго пункта следует, что "вселенский характер Церкви, однако, не означает того, чтобы христиане не имели права на национальную самобытность, национальное самовыражение" и что "напротив, Церковь соединяет в себе вселенское начало с национальным". В результате перед православным христианином встает сложная задача одновременно "любить свое отечество, имеющее территориальное измерение, и своих братьев по крови, живущих по всему миру". Глава заканчивается невнятным и "политкорректным" заявлением о том, что и "национальные чувства могут стать причиной греховных явлений, таких, как агрессивный национализм, ксенофобия, национальная исключительность, межэтническая вражда".