И невольно сплыла в памяти еще одна история. Однажды из того же Мюнхена я летел в Гамбург для переговоров с издательством "Ровольт". Еще перед посадкой привлек внимание крепкий, так и пышущий здоровьем пожилой мужчина в баварском наряде: короткие кожаные затертые штаны, чулки плотной вязки, замысловато расписанная безрукавка, ботинки из толстенной, наверное воловьей кожи, а венчала все кокетливая зеленая шляпа с пером... Билеты не нумеровали, и я сразу же плюхнулся рядом с картинным баварцем. Он прямо-таки светился благодушием. "Война?"— спросил я, кивнув на его левую руку без большого пальца и в шрамах. "Нет,— охотно отозвался он.— Я, видите ли, столяр-краснодеревщик, любую "старину" могу. Это в нашей семье родовое. Даже фамилия у меня такая — Тышбайн ("ножка стола", ну и ну!). "По делам в Гамбург?" — "На традиционный сбор: я ведь бывший подводник". — "В газетах это подчас называют "сборищем реваншистов",— подначил я. "Да чушь свинячья!— посерьезнел он.— Пьем шнапс-пиво, вспоминаем молодость. И слезу прольем — ладно, хоть живые остались. Из наших краев в дивизионе я лишь один оказался, сразу и кличку получил "Баварец". Вот нарядился, чтобы ребят позабавить. А вот с именем мне просто не повезло,— увлекся сосед,— назвали Адольф Тышбайн. Потешались надо мной..." — "Ну а с нами, "рус-Иванами" приходилось?" — Я умышленно употребил словцо из лексикона немецких солдат (для любознательного читателя: "русский" правильно по-немецки Russe, "русе", а RuЯ*, "рус", означает просто "сажа", "копоть"; выходит, "рус-Иван" звучало как уничижительное "Иван-чумазый". Потом в их фронтовом речевом обиходе можно было услышать выражение типа: "А здорово в этом бою они нас закоптили!" — это уже когда нас, русаков, зауважали...) "Вот оно что, так вы из России!— радостно заулыбался он.— Ни разу не встречал...— и приветливо пожал мне руку.— Слава Богу, в войну с вами не сталкивался, а мог бы. В январе 1945-го загремел в госпиталь, отравился чем-то. Потом приготовили к выписке, даже включили в список на транспорт, на него много нас собирали, да в то утро в друг резко подскочила температура — отменили. А то быть б мне..." — "Уж не на "Густлов" ли вас прочили? — встрепенулся я. "Именно! Как раз под торпеды вашего Маринеско..." — "И фамилию его знаете?" — "Еще бы! И запомнить легко было**, да и приказ нам зачитывали — фюрер тогда траур объявил, как после Сталинграда, назвал вашего героя своим личным врагом. Вот был подводник! Сто экипажей наших субмарин пустил на дно!" — "Еще там было много высших чинов рейха". — "Ну этих не жалко, туда им и дорога, из-за них, сволочей, нас и стравили с вами. И знаете,— добавил "Баварец",— может, не поверите, на наших встречах мы всегда пьем в память о Маринеско. Спросите любого из нас, кто в мире подводник номер один? Ваш Маринеско! Он один навоевал за всех русских союзников. После него наш подводный флот был попросту списан со счетов..." Какой-то ком перехватил мне горло... До чего же глубокий след оставил в истории Александр Иванович! А в моей записной книжке остались лишь три слова о той встрече: "Адольф Тышбайн... Маринеско".
В дни катастрофы "Курска" этот разговор вспомнился, когда я перечитывал выдержки из немецкой прессы в наших демократических СМИ. Создавалось впечатление, что немцы слились в общем натовском хоре, осуждающем "бесполезные потуги России играть роль советской сверхдержавы". Но стоило обратиться к первоисточникам, как всё встало на свои места.
"Ди вохе" охарактеризовала поведение Путина в этой ситуации как "попытку положить конец пьяному хаосу ельцинской эпохи". Известнейший журнал "Шпигель", посвятивший катастрофе не один десяток страниц, не сомневается, что русская субмарина погибла "от сокрушительного удара другого судна", призывает своих читателей не поддаваться запугиванию ядерной катастрофой и признает право русских "поддерживать свой статус морской мировой державы". Газета "Ди вельт" в статье своего обозревателя Норберта Лоссау "Свинство холодной войны" пишет, что на мир можно рассчитывать лишь тогда, когда ее рыло перестанет колыхать волны мирового океана. Согласитесь, это серьезное указание на истинных виновников катастрофы. Следует отметить и позицию, занятую "Франкфуртер альгемайне". Помимо целого ряда критических высказываний в адрес наших военных и прессы: за противоречивость сообщений, непоследовательность действий и т.п.,— в статье Лотара Рюля от 29 августа содержится и такая мысль: "Путин в принципе правильно представляет себе уравнивание (с США.— В.Н. ) морского и качественных показателей мирового могущества как долгосрочную проблему участия России в обустройстве миропорядка. Намеченный возврат русского флота в мировой океан является ответом России на глобальную морскую стратегию США". То есть общая реакция на катастрофу в Германии была представлена березовско-гусинскими газетами и ТВ, мягко говоря, тенденциозно.