Современные российские наукограды очень отличаются друг от друга, ни один из них не похож на остальные. Одни по сути своей являются настоящими промышленными зонами, храня в себе не только научные центры, но и заводы, производящие все то, что придумано и разработано внутри города, другие состоят только лишь из НИИ или КБ, передавая свои разработки и технологии всей стране и ее промышленной системе.
Есть наукограды, где живут по полтораста тысяч человек, как, например, в Королеве, и города, где едва наберется пять-шесть тысяч жителей. Тем не менее, эти города могут быть равнозначными с точки зрения своей национальной значимости. В этих городах, как нигде, играет роль не общее число населения, а научно-технический потенциал. Такое соотношение и характеризует постиндустриальный мир, где десяток высоколобых ученых могут оказаться важнее тысячи исполнителей. Современная реальность такова, что тот, кто создал новую технологию, заработает в десятки раз больше, чем те, кто будет эту технологию реализовывать в железе и труде.
Еще наукограды рознятся по отраслям своего научного труда. Есть города химиков и города физиков, города ядерщиков, биологов, математиков. Будущая Россия создавалась наподобие города-солнца, что грезился средневековым философам. В этой будущей России были специальные поселения для ученых всех отраслей. Как строились в древности храмы разных богов, так теперь строились города-храмы разных наук. Храмы химии, физики, ядерной энергетики…
Первым таким городом-солнцем в России и во всем мире стал Петербург. Спланированный от центра до окраины, Питер стал первым городом, построенным людьми по собственному замыслу, а не по законам природы. Так же спланированно строились и советские наукограды. Институт, испытательный комплекс, инженерный городок,— все это отгораживалось от чужих глаз бетонными заборами и караулами. За этими стенами росли жилые комплексы, где селились, как в старых научных слободах, ученые и их семьи. Так вырастали аэрокосмические поселения, типа Химок, Королева или Краснознаменска. Так строились химические города Черноголовка и Пущино, так возводились Дубна и Обнинск — центры ядерной энергетики и физики. Строились города-университеты, где занимались самыми фундаментальными исследованиями. В каждом городе, как в храме, хранились самые новые наработки науки, чертились эскизы будущих роботов, клонов и техники. Одни наукограды строились в далеких пригородах, другие почти вплотную примыкали к крупным городам, третьи, как Новосибирский академгородок, вообще возникали посреди старых городов.
Российские наукограды иногда сравнивают с технополисами на Западе, в Гонконге и Японии. Вряд ли это сравнение правомерно. Наукоград советского образца чаще всего живет только наукой и лишен промышленной базы. Технополисы же строились вокруг компактно размещеных заводов и фабрик с наукоемким производством и конструкторских бюро, работающих на эти заводы. Технополисы возникали спонтанно по мере развития промышленности, к обычным рабочим поселкам пристраивались здания НИИ и кварталы, где селились сотрудники этих институтов, КБ и лабораторий. Технополисы вырастали постепенно и эволюционно. Наши наукограды рождались, можно сказать, революционным путем, волевым решением государственного руководства. Чаще всего, по мере возникновения необходимости в разработке новой научной отрасли, из уже существующих в Москве научных центров выделяли часть специалистов и вывозили в пригород. Строили там закрытый город, изначально рассчитанный для нового научного центра. Говорят, Москва — мать городов русских. В отношении наукоградов это утверждение особенно верно. Именно из Москвы и ее научных центров десантировались в разные районы страны семена лабораторий и бюро, которые прорастали потом в наукограды. Из Москвы как из центра советского мироздания выходило созвездие наукоградов, освещало своими путеводными огнями магистраль технологического движения страны в будущее.
ГОРЕ ОТ УМА
Увы, уникальность и высокий уровень интеллекта наукоградов России сыграли с ними злую шутку. Когда российская цивилизация под пинками Ельцина покатилась в прошлое, наукограды, уже закрепившиеся в будущем, оказались одни. Так, наверное, чувствовали себя последние атланты, выжившие в горах, когда вся Атлантида ушла на дно Мирового океана. Так чувствовали себя уцелевшие монахи русских монастырей посреди сгоревшей после батыева нашествия Руси. В средневековой ельцинской России спросом пользовались водка и героин, кастеты и заточки, живой товар, тряпки. Дремучим феодалам и ростовщикам оказались не нужны высокие технологии. Вся страна спешно перестраивалась. Заводы выпускали тазики и ночные вазы вместо танков и самолетов, офицеры спецназа покидали боевые рубежы и работали в новоявленных ВОХРах, учителя и врачи становились к базарным прилавкам, торговали луком и репой. Почти все обычные города смогли, выполняя черную волю Горбачева, перестроиться из промышленных зон индустриальной эпохи в торгово-ремесленные средневековые поселения. Там нашли чем торговать, послали дочерей на панель, сыновей в банды, стариков на огороды, кое-как перебиваются продажей укропа и нефти. Профессора на панель не поставишь, воровать не пошлешь. Наукограды оказались в новой России в положении юродивых и неприкаянных, как несчастные братья-Симеоны, умевшие делать то, чего не было никому надо.