К сожалению, до сих пор считается, что крупнейшим городом севера Руси и столицей был Новгород Великий, который по сравнению с Ладогой гораздо моложе. Возможно, существовал и ранее небольшой укрепленный военный лагерь на острове близ Новгорода, который известен как Рюриково городище, но сам город как таковой основан где-то в середине X века и, по-видимому, его построил князь Владимир. Здесь остается какая-то загадка в близости самих имен "Новгород" и "Невогород", но сам факт остается фактом. При этом Новгород, который с самого начала оказался довольно тесно связан с Западом, довольно рано начал обособляться, стал обретать самостоятельность. Характерен тот факт, что киевляне были крещены если не по их полному согласию, то, во всяком случае, мирно, а новгородцев пришлось крестить "огнем и мечом". То есть религиозные и культурные предпочтения Новгорода были совершенно иными, чем в остальной Руси. Это был город, который на протяжении многих веков отстаивал свою самостоятельность и не играл государствообразующей роли. Кстати, в Поморье, в области, расположенной к востоку и северу от Ладоги, сохранился русский былинный эпос, а в Новгороде его следов не было — там были свои былины, новеллистические: про Садко, про Ваську Буслаева. То есть былины киевского богатырского цикла приходили в Ладогу, но не в Новгород. И это заимствование тоже весьма показательно.
Дело в том, что и Ладога, и Петербург, несомненно, являлись политическими центрами России, но не духовными. Как раз, если говорить о древнейшей эпохе, таким духовным центром был Киев, оттуда это перешло через Владимир в Москву. То же положение сохранилось и после 1703 года. Несмотря на то, что столицей империи был Петербург, духовным центром России продолжала оставаться Москва. Буквально все духовные начинания, выдвижение каких-то новых идеологических концепций исходило не из Петербурга, а именно из Москвы.
Существует совершенно ложная точка зрения, согласно которой Москва стала как бы оплотом консерватизма, а вот Петербург был открыт западным веяниям и служил источником прогресса. Между тем, если начать с Ломоносова, то он пришел из Поморья именно в Москву, в Славяно-греко-латинскую академию, которую прошли буквально все крупные ученые и духовные деятели России первой половины XVIII века. Допустим, замечательный историк и географ Крашенинников, описавший Камчатку. Показателен и тот факт, что первый университет, по воле Ломоносова, был основан именно в Москве. Такие вещи случайно тоже не происходят. В Петербурге университет открыли только через 60 с лишним лет, и он никогда не играл такой определяющей, инициирующей роли, как университет московский.
Дальше — вольнодумные, масонские течения, которые возглавлял Новиков. Он работал в Москве, а не в Петербурге. Ближайший сподвижник Новикова Баженов был московским, а не питерским архитектором. Декабризм тоже возник вовсе не в среде столичных офицеров и воспитанников Царскосельского Лицея — это совершенно неверно. Всю свою революционную закваску декабристы получили в стенах Московского университета. Виднейшие идеологи декабризма были его выпускниками. Даже Чаадаев, первый русский философ, который, несомненно, стоял выше декабризма, тоже учился в Московском университете. Существуют даже парадоксальные вещи. Поскольку к моменту появления Пушкина было необходимо какое-то широкое общественное, национальное самосознание, которое осуществляло бы связь с Европой и стремилось к какой-то новизне, то нигде, кроме Москвы, наш великий поэт такого отклика не находил. Все его старшие друзья и сподвижники: Карамзин, Батюшков, Жуковский,— они все находились в Москве.
Корр. Да, и если о Москве он писал: "люблю тебя, как сын, как русский — пламенно и нежно", то к Питеру — любовь иная: "люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид". То есть Пушкина привлекало рукотворное величие "северной Пальмиры", но сыновней любви к ней он никак не испытывал.
В.К. Кстати, все деятели русской культуры, желавшие играть какую-то политическую роль, тогда неизбежно оказывались на берегах Невы. Это касается и названных мною деятелей пушкинской поры, и более позднего времени. Карамзин стал официальным историографом, Жуковский — воспитателем наследника престола и так далее, но начало всему было положено именно в Москве. А консервативное движение, которым руководил адмирал Шишков, к которому примыкал Державин, Крылов и другие деятели культуры, тяготевшие к "Беседе любителей русской словесности",— развивалось в столичном Петербурге.