Все это, как великую, до слез, легенду, нам поведал главный хранитель местной старины Алексей Бильчук — еще довольно юный и горящий своим делом, как лампадка, малый. А уже поздно вечером мы пришли на встречу с сольвычегодской молодежью в дискотеку. Там, за накрытым для нас в задней комнате столом, вышел небольшой конфуз. Для украшения стола хозяева позвали самую очаровательную свою красавицу. Но допустили перегиб в любезности — когда стали усаживать рядом с ней кандидата, забыв про ее юного и ошарашенного этим мужа. Мне как-то удалось перевести неловкость в даже лестную для местных шутку, что Сольвычегодск — питомник красоты, с которой, вот, дуреют самые крепкие люди! За это сразу выпили, меня определили говорить и дальше тосты — и выход кандидата в подогретый своей свистопляской зал вполне удался.
В три ночи мы доехали очень довольные в гостиницу — и кандидат позвал меня еще испить с ним водки. И после пары рюмок говорит: "Слушай, а на хрена я учу эти креативы, от которых и меня, и людей тошнит? Видишь, главное с людьми — живой контакт: про баб, водку, про иконы говорили — и расстались лучше некуда. Так на хрена мне эта Галя? Кто она такая — сволочь, истеричка? Кто этот Костя? Чем он занимается? Кто эти Ленки все, Лариски? Давай я их всех выгоню, оставляю одного тебя, чтобы работал на меня реально — и реально получал. А Леша пусть организовывает транспорт".
Я эту очень лестную тираду выслушал — и говорю: ну нет! Я к этой банде подряжался, от нее свои четыре сотни уже получил — и дальше в любом случае останусь всем довольным. Когда б еще я в этот же Сольвычегодск попал и прочее? А если вам что-то не так — давите Лешу, я через него любые ваши установки выполню.
Назавтра я уехал писать отчет по Сольвычегодску, а кандидат, очень тепло со мной простившись, остался отрабатывать сольвычегодскую глубинку.
Через два дня берет меня в штабе за пуговицу Леша: зачем я наклепал на него кандидату, будто он крадет мой гонорар? Я рот открыл — не сразу смекнув даже, что так коварно можно было изолгать лишь те мои слова о четырех сотнях в пьяном, на исходе ночи, разговоре. И потому ответил с чистой совестью, что кандидат врет и я готов сказать это ему в лицо. Леша приуспокоился — а через день еще раскрывает мне всю хитрую игру нашего лидера. В новой их перепалке он от очной ставки со мной уклонился, но сказал, что раз уж завелись такие недоверия, распоряжаться кассой дальше будет сам. И вся наша машина забуксовала уже и по кассовой причине. За каждой выплатой сопровождавшим кавалькаду гармонистам, активистам надо было бегать к не сидевшему на месте кандидату. А для чего это было ему нужно — я, как и ряд других темнот во всем мероприятии, так и не понял.
ОДНОВРЕМЕННО одолевшая уже всю нашу свору свара достигла между мной с Галиной крайней точки. И чуткий Леша предложил мне выход: отселиться, вслед за Костей, в ту же никудышную гостинцу. На что я сразу согласился, поскольку как раз накануне познакомился на дне рождения у Тутова с местной красавицей Наташкой.
У нас с ней, прямо как в кино, под разразившимися белыми ночами с первого же взгляда вспыхнул самый пламенный роман. Она, со своим уже в 21 годик одиноким, но не опустившим носа материнством, предстала для меня каким-то светочем всего несчастного, обманутого на доверии народа, облапошивать который прибыли и мы. И потому при всей нашей неразберихе я просто взял и плюнул на свой никому не нужный труд. В 8 вечера, когда Наташка, уже отняньчившись с дитем, могла оставить его на своих родителей, мы с ней встречались — и расставались лишь наутро у ее калитки на отшибе города. И так за всю последнюю неделю я в темную часть суток даже не сомкнул ни разу глаз…
Но этот дивный, с белыми ночами и полными карманами гуляцких денег сон, чем для меня окончилось смущавшее сперва своим моральным дегтем предприятие — все тот же Леша и разбил однажды поутру. Взял меня в закоулке за ту пуговицу и говорит: "Вчера наш лидер объявил мне полное неудовольствие — и хочет сегодня колоть экипаж. Вопрос: вы, мастера культуры, с кем?"