Появилось и методическое пособие "Государь", обращённое синьором Макиавелли ко всем владыкам Европы. Основная мысль: цель оправдывает средства. Поэтому боярина — на кол, маркиза — на плаху, принцессу из вражьего клана — ядом, а сам — в библиотеку, в келью и учиться-учиться-учиться. Вопреки обывательской оценке, именно Ренессанс отличился честной, искренней безжалостностью, а вовсе не Средневековье с его созерцательностью и повседневным ощущением божественного присутствия. Того, что гениально выявил Пушкин, не будучи медиевистом: "Он имел одно виденье, непостижное уму… Путешествуя в Женеву, на дороге у креста / Видел он Марию деву, матерь господа Христа". Непостижность утеряли и принесли в жертву Человеку со страстями и жратвой. Скупые на эмоции историки говорят, что Ренессанс явил собой торжество антропоцентризма. А как оно выглядело на деле? Для нас Реформация — только имена и даты. Но что чувствовал человек, которого насильно переучивали… молиться? Эта ярость прослеживалась во всём — в поэзии, любви, политике. Вирджиния Вульф, сочиняя "Орландо" в 1920-х годах, из своей "эпохи джаза" умудрилась поймать ритм: "Сама погода, холод и жара летом и зимой были, надо полагать, совсем, совсем иного градуса. Сияющий, влюблённый день отграничивался от ночи так же чётко, как вода от суши… О наших сумерках, межвременье, о медленно и скучно скудеющем свете не было тогда и помину. О вялых затеях и половинчатости нашего усталого и сомнительного века они понятия не имели. Во всём был напор… Девушки были — розы. Красота их была быстротечна, как красота цветка. Их следовала рвать до наступления темноты, ибо день краток и день — всё". Конец XV — XVI века — зов крови и золота. Велись разговоры об эталонном государе, идеальном вассале и придворном, о высшем проявлении женской — плотской — красоты. Советские авторы шуточной песенки о короле Анри IV тоже смогли уловить точнейшую ноту, перечисляя основные добродетели королей Ренессанса: радость войны и рукопашной схватки, мужская витальность, повышенные аппетиты и — презрение к смерти. Весомо-грубо-зримо, и лучшим выражением этой зримости может служить оружие.
В Государственном историческом музее проходит выставка образцов западноевропейского оружейного искусства периода позднего Ренессанса — "Королевские игры". Устроители сообщают, что "XVI век — время наивысшего расцвета оружейного производства, когда создавались предметы вооружения. Они по своему художественному исполнению могут быть поставлены в один ряд с выдающимися произведениями станковой и монументальной живописи". Экспозиция устроена таким образом, что зритель погружается в повседневность "идеального короля" и "правильного дворянина", описывая которого всё та же Вирджиния Вульф сказала: "Орландо поклялся, что продолжит дело предков. Но покамест ему было только шестнадцать… он тайком ускользал от матери, от павлинов в саду, поднимался на чердак и там бросался в битву, рубил и резал воздух клинком". Каждый зал посвящён фрагментам патрицианской жизни — воспитанию, войне, охоте, турниру, пиршеству. Надо помнить, что XVI столетие — это окончательное расставание с традициями рыцарства. При дворах существовало множество ритуальных мероприятий, воскрешавших память о временах Крестовых походов и так называемого "натиска на Восток". Вместе с тем отмечалось, что ушло краеугольное понятие — честь рыцаря, уступившее место властолюбию и браваде.
Безусловно, юных принцев не обучали травить ядом своих же братьев — эта дьявольская наука приходила исподволь и диктовалась самой жизнью. Не ты — стало быть, тебя. Главной же заботой считалась завоевательная война, иногда прикрываемая высоким религиозным чувством. Макиавелли поучал: "Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого. Военное искусство наделено такой силой, что позволяет не только удержать власть тому, кто рождён государем, но и достичь власти тому, кто родился простым смертным. Франческо Сфорца, умея воевать, из частного лица стал Миланским герцогом, дети его, уклоняясь от тягот войны, из герцогов стали частными лицами". Заметим, что мыслитель Ренессанса не ставит никаких преград "простому смертному", полагая, что сила и напор смогут возвести его на вершины могущества.