– Беги! – заорал он, выхватывая револьвер. – Ты кто такой? – обратился он к Василию.
–Ефрейтор первой роты, четвертого батальона Василий Пантелеев, вашескородие! – отчеканил Пантелеев, вытягиваясь.
– Рубль на водку – подстрели вот этого мерзавца, что прогуливается! Вон того, видишь? Ну, живей!
– Слушаю, вашескородь!
Василий прицелился и выстрелил. Пуля ударила человеку в спину. Парень как-то нелепо взмахнул руками и, схватившись за голову, бросился бежать, но через пять-шесть шагов упал и так остался лежать. Видно было только, как судорожно подергались ноги. Остальные разбежались.
Офицер с минуту мрачно смотрел на труп, не двигаясь с места. Затем сказал:
– А ты, брат – стрелок! Будешь унтер-офицером! Молодец!
– Рад стараться, вашескородь! – отчеканил Василий. Становой вдруг бессмысленно расхохотался и долго трясся, прижимая балалайку к груди. Чиновник подошел к убитому и , брезгливо кривя губы, потрогал его тросточкой. Потом все ушли…
А ночью село пылало, охваченное огнем. Громадные языки пламени лизали крестьянские крыши, и черный дым высоко летел к небу. Тушить пожар было запрещено. Сонные и хмельные солдаты стояли возле каждой избы, и пламя кровавым блеском играло на их штыках. Горело крестьянское добро, плоды тяжелых трудов…
Жителей не было видно. Было светло и страшно, как на кладбище при свете похоронных факелов. Ни криков, ни стонов… Казалось, все слезы выплаканы, все груди онемели от мучительных криков боли горя… Да и кричать было некому: кто бежал в лес, кто в деревню соседей, кто – лежал в мертвецкой, пробитый пулями солдата-крестьянина…»
Рассказ был написан не как романтическая фантазия, а как отчет о реальном событии, произошедшем в реальном селе в 1906 году. Но он же написан и о происходящем в Донбассе двадцать первого столетия.
Почему же Грин употребляет для большинства своих героев нерусские имена в своих рассказах, повестях и романах зрелого периода? По-моему это абсолютно очевидно. Вспомните то время, когда он жил. Он был человек и хотел выжить не только ради того, чтобы сохранить себя человека, но больше для того, чтобы донести свою великую правду и великие философские пророчества для нас – будущих поколений. Поэтому-то он и перенес действие своих произведений в некое непонятное время, в непонятное измерение, в непонятные страны. Некоторые имена его героев – попросту названия каких-то предметов. Скажем, Эстамп или Пунктир. Какие-то имена нам напоминают норвежские имена, какие-то – английские. Но это абсолютно не важно, потому что писал он все о России. И, конечно, деревня Каперна, в которой вырастала Ассоль, пророчески говорит нам о деградации русского человека, об омещанивании его, о безжалостности части нашего народа, которые так страшно проявились в ХХ и ХХI веках. И это была цель и тема, предупреждение и боль его произведений.
Есть такой рассказ Грина 1911 года «Трагедия плоскогорья Суан». Главный герой – террорист Блюм. Вот какие его мысли приводит Грин в этом рассказе.
«Они слишком добродетельны, как ужимочки старой девы. Разве дело в упитанных каплунах или генералах? Следует убивать всех, кто весел от рождения. Имеющие пристрастия к чему-либо, должны быть уничтожены.
– Но кто же останется на земле?
– Горсть бешеных, хрипло вскричал Блюм, уводя голову в плечи. – Они будут хлопать успокоенными глазами и кусать друг друга острыми зубками. Иначе невозможно».
Вам ни что эти теории не напоминают? Вы не видите ли здесь блюмов и современного времени? Я не буду называть никаких имен, но совершенно очевидно, что этот образ Блюма, человека с очень характерной фамилией, никуда не делся с 1911 года, и фактически через сто лет коллективный Блюм торжествует. Блюмами сегодня являются безжалостные либерал-вивисекторы чубайсовской школы, рассуждающие в Ельцин-центре о желательности полного изведения русских ватников.
А вот пример, когда Грин употребляет имена, которые вроде бы ничего не говорят русскому читателю, а, на самом деле, здесь не просто намек, а очень прямые сатирические, политические бичевания. Вот рассказ «Возвращённый ад» 1915 года. К журналисту Глену Марку подходит враждебными намерениями некий партийный лидер, «человек с тройным подбородком, черными, нанизанных на черный лоб волосами, одетый мешковато и грубо, но с претензией на щегольство, выраженной огромным пунцовым галстуком». И что же Грин сказал об этой партии от лица Глена Марка? «Я видел, что этот человек хочет ссоры, и знал почему. В последнем номере «Метеора» была напечатана моя статья, изобличающая деятельность партии Осеннего месяца». Что это за партия Осеннего месяца в то время мог ответить любой грамотный читатель. Одна такая партия была в России – так называемый Союз 17 октября. А сколотили его крупные помещики и промышленники после царского манифеста о свободах 17 октября 1905 года. Их называли октябристами. Возглавлял партию Осеннего месяца, по Грину, некий Гуктос, который был «душой партии с скверным ароматом». Ему и влетело в этой статье. А фамилия главы партии октябристов была Гучков.