Но со временем я понял, что искусство в духе Моцарта, высокой мелодичности и простоты, не умерло — а, как вода, которая найдет себе дорогу, лишь перешло в другое русло. И убедил меня в этом Юрий Антонов — композитор, которого у нас дольше других не принимали в Союз композиторов, поскольку его музыка, звучавшая на всю страну, считалась слишком примитивной. Но так же точно тогда примитивны и знаменитые вокальные шедевры Моцарта: понятны всякому — и легко воспроизводятся под те же три аккорда на гитаре. Там тяжело для исполнителя другое: достать до скрытой в этой простоте души. И кстати, то же самое с Антоновым. Кабацкие оркестры, как пушкинский уличный скрипач, лабавший Моцарта к негодованию надменного Сальери, — по всей стране и пели, и сейчас поют Антонова. Но нашим мастерам эстрады обманчивая простота этого самого кассового в свое время композитора пришлась не по зубам.
Ибо он как бы в совершенно левом по отношению к традиционной классике легком эстрадном жанре выдал ту настоящую, на самом деле, музыку, что из музыки классической ушла. А эта музыка от суррогата отличается не формой — три аккорда на гитаре или три симфонических оркестра — а по существу.
Настоящая музыка — это то, перво-наперво, что поется не натужно, а взахлеб. Как "Море", "Зеркало" Антонова, как ария Керубино или 40-я симфония Моцарта. Она всегда сердечно заряжает, побуждает к жизни — а не к улепетыванию от нее. Показывает подлинную красоту всего — и придает духовных сил до этой красоты подняться. Каким-то ненасильственным, но убедительным путем возводит до тех идеалов, на которых держится жизнь человека: любовь, Родина, диво самой жизни. Тогда как шустрая подделка только развлекает, отвлекает от всамделишного по типу "уколоться — и забыться". Вместо духовного урока подбивает на прогул, растратный блуд; вместо любви по-настоящему подсовывает некий упрощенный пляжный вариант. А в результате такого пляжного подхода к жизни все и трещит по швам, страна больше ворует, проедает, а не строит. Лопаются отопительные трубы — и, как щенки, плодятся сотни тысяч беспризорников, родители которых дальше случки под дешевый шлягерный мотивчик не пошли.
Но если вспомнить музыку Антонова, то в ней, при всей присущей настоящему искусству легкости полета, — все неподдельно, все всерьез. "Маки" — чистая, неопошленная политической угодой память о войне, о павших за Родину. "Море" — та упоительная явь, ради которой хочется дышать взахлеб, бросаться в путь и вообще на свете жить. Кстати, очень слабый двухсерийный фильм лишь из-за этой песни, сочиненной для него, уж лет пятнадцать не сходит с телеэкрана — и воспринимается как самый длинный в мире клип на музыку Антонова. И если вслушаться в неповторимую антоновскую интонацию в "От печали до радости" — в ней весь пульс живого, без обмана, оптимизма. Что в трудную минуту благодаря вложенной туда подъемной силе духа композитора, как рука друга, помогает всплыть.
Но Антонов у нас подпал под одно свойственное широкой публике заблуждение. Что, скажем, какая-нибудь симфония Чайковского, большая и непонятная, — это да! А “Танец маленьких лебедей”, знакомый с детства, — это так, и я б смог, зная ноты, сочинять! То, что у всех на слуху, где полная естественность и совершенство создают иллюзию отсутствия всякой авторской работы, — в глазах наивной публики не поднимает, а роняет автора. И я не раз встречался с таким мнением: "Ну Антонов, что Антонов, ну все его знают вдоль и поперек — что тут особенного? А вот такой-то — настоящий композитор! Его на стадионах не поют и на гитаре не сыграешь!" Хотя на самом деле, сочинить такое, чтобы раз и навсегда ушло в народ и, перешагнув свой модный час, стало частицей общего сознания, — самый высший и лишь редким мастерам доступный пилотаж.
Еще несколько слов о личности Антонова, о которой я слыхал немало всякого от коллег, — немало разного и печаталось в газетах... Я познакомился с ним лет 15 назад, когда он крупно, с разносами в центральной прессе и оргвыводами, поскандалил с первым секретарем Куйбышевского обкома КПСС. Так вышло, что я ту скандальную историю, как нельзя лучше высветившую подлинные лица всех ее участников, — детально, с выездом на место, изучил. Повторять ее подробностей не буду, хочу лишь засвидетельствовать, что тогда Антонов и с гражданской стороны, и с человеческой, и как артист показал себя самым достойным образом. За что и был теми плюшевыми мордами наказан длительным изгнанием с эстрады.