С первой же минуты Сусликов, давая пояснения по факту его участия, утверждает, что целью их акции было здание посольства США. Мотивы — протест против бомбардировок Югославии силами НАТО, где ведущую роль играет позиция Америки: "Мы должны были показать американцам, — утверждает подсудимый, — наше отношение к этому вопросу". Тем временем судья умело и тонко поставленными вопросами подводит Сусликова к формулировке, которая определяет его действия как попытку оказать влияние на "слишком вялое реагирование президента Ельцина и его окружения на события в Югославии". Сусликов говорит, говорит много и взволнованно: о готовившейся отправке добровольцев в Югославию, о том, что Примаков развернул самолет и прервал начавшийся было визит в США, о демонстрациях протеста в России, о многовековой традиции взаимопомощи России и Югославии, о варварских бомбежках американских ВВС... Судья перебивает: "Вы были не согласны с политикой правительства Российской Федерации в отношении международного конфликта?" "Ну да, можно и так сказать", — отвечает на ходу, не вникая в суть вопроса, на мгновение сбитый с толку Сусликов. И снова рассказывает с возмущением о событиях, предшествовавших предпринятой ими акции. Но это уже не интересует судью, она выловила из огромного моря сказанного свой крючок с добычей. Теперь это не просто акция против американского здания (ст. 360 УК — "...нападение на служебные помещения, пользующиеся международной защитой", которое наказывается лишением свободы на срок от трех до восьми лет) и вовсе не против Америки и НАТО. Теперь это — "оказание воздействия на принятие решений органами власти" , как гласит ст. 205 УК — терроризм. А это — от восьми до пятнадцати. Вежливая и предупредительная судья старается помочь сформулировать сбивчивый рассказ подсудимого, сама обобщает и шлифует окончательную фразу — она творит, потом предлагает это творение обвиняемому принять как его собственное: "Я правильно вас поняла?" Обвиняемый кивает, судья дает знак секретарю, и та пулеметной очередью вбивает в протокол нужный текст.
Словно проснувшись от спячки, в которой пребывала, прокурор уточняет: "Вы своими действиями желали осложнить международные отношения с целью разжигания войны между Россией и США?". Блестяще сыграно в пас "прокурор — судья против обвиняемого": именно "разжигание войны" и "осложнение международных отношений", оба определения — из ст.360. Для прокурора важно другое: воспроизвести особенности, оговоренные в комментарии: "Виновный должен осознавать характер совершаемых действий и их направленность против учреждений, которые пользуются международной защитой". "Обязательной целью при этом является", например, "осложнение международных отношений". При отсутствии такой цели действия подсудимого можно квалифицировать как "преступление, носящее общеуголовный характер", например, как повреждение или уничтожение чужого имущества и, следовательно, обещающее менее суровое наказание. "Война? Нет, какая война, — ошарашенно реагирует Сусликов, — Россия может воздействовать по дипломатическим каналам на позицию НАТО, оказать помощь Югославии, поставив защитные зенитные комплексы против бомбардировщиков..." Это был один из немногих ответов, который не удовлетворил прокурора. Быть может, потому, что обвиняемый инстинктивно априори чувствовал угрозу от прокурора. Другое дело судья. Поэтому в остальном судебный процесс целиком строился на признательных показаниях обвиняемого, что не является достаточным основанием для его обвинения. Мало ли кто или что заставляет человека оговаривать себя! Методы принуждения, используемые во время проведения предварительного следствия, разнообразны и общеизвестны. Возможно, это был не единственный "фингал", о котором пишет та же "МК": "...он не поладил с эфэсбэшниками и перед телекамерами красовался со здоровенным фингалом под глазом". Свидетелей участия именно Сусликова в мероприятии по демонстрации протеста у стен американского посольства нет. "Нападающие были в масках", — утверждает главный свидетель (и он же — потерпевший), начальник отдела координации милиции и общественной безопасности ГУВД полковник Н. Лебедев, который находился за рулем автомобиля. Кстати, об опознании. Теперь это выглядит так. Судья, указывая на подсудимого, спрашивает Лебедева: "Как вы опознаете Сусликова? Он был в маске или нет?" Лебедев: "Я видел в маске". Судья: "Лицо вы смогли определить?" Лебедев: "Если одеть в камуфляж, похож". Судья: "А голос?" Лебедев: "Голос похож... Но разглядеть лицо я был не в состоянии". Впрочем, трудно не опознать человека, если он признан обвиняемым, сидит в клетке на скамье подсудимых и при этом — совершенно один! Что называется — без вариантов. Надо полагать, абсолютный слух и уникальная память достались Лебедеву и впрямь от Бога — два года спустя опознать по одной-двум фразам, сказанным на суде... Впрочем, Лебедев тут ни при чем, ему можно только посочувствовать — сначала попал в переделку, а теперь — в этот фарс, называемый судебным следствием. У Лебедева действительно не было ни одной встречи с Сусликовым до суда, что он и подтвердил. Отвечая на уточняющий вопрос адвоката А.М.Шаламова: "Проводилось ли опознание?" — свидетель ответил: "Нет. Я бы не смог опознать". Однако в зале суда он, Лебедев, будто "опознал" Сусликова по тому, "как тот описывает события". Блестяще! Если учесть при этом, что Сусликов знаком с показаниями Лебедева, а он в свою очередь с показаниями Сусликова (оба не раз обмолвились об этом на процессе), то они просто не могли друг друга не узнать. Можно даже сказать — друзья по взаимному чтению показаний со стажем около года. Любопытно и одно из первых показаний Сусликова, где он неузнаваемым почерком пишет, что во время "ч" находился "в месте известном следствию". Очевидны попытки навести надзирающего прокурора на мысль о том, что он пишет под диктовку.