После молитвы перед едой Иваныч тоже перекрестился, как малый послушный ребенок, еще плохо владеющий руками и провожающий каждое свое движение глазами. За чаем Никита благодарно вспомнил, как они успели укрепить его забор, не то завалился бы от первого ветра. Иваныч согласно кивал: “Точно, Сергеич, столбы-то сгнили”. Но, выпив две чашки, он вдруг заторопился: "Ладно, не буду тебе мешать". Никита же сразу разоблачил его: "Тиливизирь" бежишь смотреть?" Иваныч смущенно покраснел:" Точно, Сергеич, фильм там идет.. Ну, сериал-то..."
— Опять про богатых, которые "тоже плачут". Фильм завтра посмотришь.
— Завтра уже другая серия.
— Да какая между ними разница. А мы с тобой когда еще вот так хорошо посидим? Всякие дела навалятся, да мало ли что... Вон, посмотри, красота-то какая. В "тиливизире" такую не увидишь.
Иваныч согласно кивнул, снял кепку, положил на колени. Они молча глядели на красновато-грустные от закатного солнца стволы вишен, на белоснежно-розовых чаек, как всегда, прилетевших с реки на ночлег. Они настолько пронзительно-нездешне кричали, кружили над старым тополем, словно над мачтой корабля, что душа встрепенулась и поплыла по зеленым волнам Тихого океана далеко-далеко, аж на тридцать лет назад. И сладкий вишнево-яблоневый воздух смешался с крепко-соленым запахом моря, и открылась перед душевными очами Авачинская губа с белоснежно-розовыми вулканами на всех горизонтах, с величественно-прекрасными, как все морское, покачивающимися стволами корабельных мачт на рейде. И, глядя на корабли, душа замирала от неземного блаженства, словно наконец-то вспомнила давнее-давнее, может быть, родившееся еще в сердце праотца нашего Ноя в спасительном ковчеге — флагманском морском корабле. Наверное, потому даже самый сухопутный житель, глядя на плывущие корабли, не может остаться равнодушным и долго провожает их глазами.
Конечно, через пятнадцать минут Иваныч все равно ушел, как оказалось, навсегда, и теперь Никита порадовался: "Слава Богу, позвал его тогда — будто почувствовал, что больше не увидимся".
Никита перекрестился и прочитал заупокойную молитву об Иваныче: "Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Алексия и сотвори ему вечную память". И словно молния в мозгу блеснула: вот он зачем приснился-то — сорока дней еще не прошло, и молитвы ближних еще могут повлиять на его судьбу там, за гробом, а у Иваныча изо всей родни и знакомых ни одного верующего человека. Кроме беспамятного Никиты, некому за него помолиться. Конечно, больших грехов у него не было — какие грехи у русского крестьянина, всю жизнь в колхозе отработавшего. Ну матерился, так уж какая жизнь-то матерная у него была. Ну выпивал частенько — так от такой страшной безбожной жизни вокруг, как было не запить. На земле он за свои грехи расплатился — вот и явился во всем новеньком, только в плаще немножко помятом, мол, погладь Никитушка, окромя тебя мне помочь некому...
Начал Никита вспоминать, за кого еще надо помолиться... За художника с сыном, за родителей его, за Алексея Борисыча... И, приподняв краешек занавески, с надеждой распахнул окно: в мире было пасмурно, пахло дождем. Он снова лег на спину... и вдруг услыхал приветное "дзынь-дзынь". Радостно вскочив, Никита ласково прихватил полотенцем золотую осу и почувствовал такую невыразимую любовь ко всему сущему, какой не было даже, когда навсегда уходил с корабля...
Старово-Смолино
Ноябрь 2000 — март 2001 гг.
Желающие приобрести книгу Сергея Щербакова “Про зырянскую лайку”, звоните по телефону: 147-39-47.
[guestbook _new_gstb]
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="