В.Б. Вы встречались со Штраусом? Какое впечатление он на вас произвел?
А.З. Близких отношений у нас не было, но несколько встреч у нас было. Он, на мой взгляд, один из самых выдающихся людей Германии, человек очень симпатичный лично, сильный, влиятельный. В Баварии очень высокий уровень жизни.
В.Б. Вы никогда не писали и не говорили о вашей летной судьбе.
А.З. Видите, какое дело. Ведь я сбежал с Лубянки в 1939 году, я был объявлен во всесоюзный розыск и мне все время приходилось скрываться. В самом начале войны я стал сержантом. Сам я самолетов не сбивал, а меня сбивали. Закончил войну в Австрии. День Победы я встретил в Чехословакии. Объявили, что война кончилась, мы все бросились на аэродром — и только приготовились пьянствовать, как нас по тревоге на аэродром и опять боевой вылет. Я демобилизовался через год. Тогда я как раз находился в Австрии.
Родился я в глухой деревне в Костромской области. Деревни уже нет, последний раз я ездил на родину в 1946 году, уже тогда деревни не было. В 1946 году остатки нашей семьи переехали из колхоза в Москву. В семье было 11 детей, я был шестой. Отец и дед уходили на заработки в Москву — и мы, дети, постепенно перебирались в Москву. Я окончил школу в 1939 году, поступил в институт истории, философии и литературы, в это время я уже был антисталинистом, членом террористической группы, которая собиралась убить Сталина. В 1939 году по доносу меня арестовали. Сидел на Лубянке. Случайно получилось, что я ушел. Меня переводили с Лубянки на частную квартиру. Следователь не поверил, что я сам выдумал те идеи, которые им излагал, и хотели выяснить, кто меня научил. Получилось так, что мои конвоиры в дороге замешкались, и я ушел. Потом скрывался. Потом во время скитания я зарабатывал тем, что на железнодорожных станциях разгружал вагоны, милиция сделала облаву, и таких, как я, было несколько ребят — тоже без документов, в основном это были уголовники, забрали, предложили или в армию или в тюрьму. Мы согласились в армию. Документов не было, все заполнялось с моих слов. И оказался в армии. Служил в кавалерии, потом сбежал из кавалерии в танковый полк, из танкового полка получилось так, что попал в авиационную школу. Когда началась война, я был в Западной Украине. Оттуда попал под Оршу, немцы были уже под Оршей. Мой принцип: где бы я ни был, я всегда был лояльным гражданином, всегда добросовестно выполнял свой долг. Был образцовым солдатом, образцовым сержантом, образцовым офицером. Единственно, я считался неблагонадежным, потому что я позволял всякие высказывания. Потом была необходимость скрываться. Могу рассказать один эпизод из времени войны, который характеризует, кем я был и что такое война. Идеализировать войну не следует. В войне и в армии все качества советской системы сохранялись и даже обострялись. Я уже служил в штурмовом полку на Ил-2, дело было в Германии, и для того, чтобы разобраться, где наши и где немцы, чтобы могли работать бомбардировщики и артиллерия стрелять, нужны были точные данные, нужно было сфотографировать сверху. А я считался самым плавным летчиком, плавным, то есть не дергал. Решили сфотографировать этот город. Это значит, что самолет должен быть очень устойчивым, чтобы включить кинопулемет и не маневрировать. Это значит, что в тебя стреляют зенитки, тебя бьют "мессера", а ты абсолютно беззащитен и не имеешь права уходить. Я за этот полет получил 32 пробоины. Еле дотянул до одного аэродрома и плюхнулся там. Результаты съемки сохранились. Командующий воздушной армии представил меня к ордену Красного Знамени за один этот вылет. Потом произошло следующее. Из политотдела армии прислали одного майора, ему нужно было дать высокий орден. Для этого он должен был поучаствовать в боях. А в это время на этом участке было летать сравнительно безопасно, и его посадили ко мне, как к плавному летчику, воздушным стрелком. Я решил над ним подшутить, и стал маневрировать, хотя надобности не было. Стал бросать самолет. Его вырвало, кстати, перед вылетом он нажрался в нашей столовой. Он облевал мне всю машину. Когда прилетели, я его, угрожая пистолетом, заставил чистить машину. Он пожаловался. За это я получил 10 суток ареста, и меня отставили от этой награды. А майор получил орден Боевого Красного Знамени. В 1945 году я написал тост, он вошел в мою книгу "Светлое будущее". Я написал его печатными буквами, он всполошил особый отдел самого высшего уровня. Подозрение было, что это я написал, но доказать было невозможно. Если бы доказали, я бы вряд ли вышел из заключения. Я выпускал боевые листки, а они были стихотворные, я делал карикатуры и стихотворные подписи. Подозрение оставалось, но сажать еще за это не могли, все-таки ветеран войны, и к тому времени у меня было больше 30 боевых вылетов, на штурмовике это очень много. Демобилизовался в 1946 году в чине лейтенанта, я летал и после демобилизации, я был не в запасе, а в резерве, и мне присвоили чин капитана. Я стал командиром эскадрильи в воздушно-десантных войсках. Потом учился в университете, одновременно работал в школе и другими путями зарабатывал, потом — аспирантура, работал в Академии наук.