Она досталась профессиональным мясникам, что ныне состоят на службе у столичного рабовладельчества. Зондеркоманда, пользуясь наработками еще Дохау и Освенцима, должна прежде всего жестоко "опустить" указанную "мамкой" девушку. Дабы та, унасекомленная вогнанным под кожу ужасом, стала уже пригодной для дальнейшего употребления рабыней, живой вещью. Которая и "мамку" не ослушается никогда — и будет пользоваться на панели спросом.
А та панель, к которой наши певчие прав человека, демократии и прочих сникерсов относятся так, как к какой-то мелкой опечатке в тексте, — явление особого порядка. Где предлагаются совсем не те, в привычном смысле, проститутки, которые за деньги продают секс, суррогат любви, нуждающимся в этом. У большинства клиентов с сексом как раз нет проблем. И платят они черным юлькам, далеко обставившим своей жестокостью мужчин на этом самом черном рынке, за удовольствие иного сорта. А именно: на час-другой взять в свое полное распоряжение рабыню — через паскудство над которой самый низкий паразит может почувствовать себя самым великим деспотом, тираном, вовсе Богом!
Таким невольницам строго вменяется в обязанность одно самое главное: ни в чем отказа паразиту. Любая пакость должна быть исполнена не только с ходу, но еще и с миной раболепного, чем натуральней, тем ценней, восторга на лице. Эта имеющая спрос натура и воспитуется, по всем законам рынка и Освенцима, в узницах сегодняшней панели.
Которые и близко не похожи на тех проституток, что залетали порой на студенческий разгул моей советской еще юности. Те представляли органическое для любой популяции меньшинство с нарушенной, иногда временно лишь, установкой на свое природное предназначение. Их порождала неумеренная тяга к легкой, сладкой жизни — и небрезгливость отдаваться за икру, шампанское и импортные шмотки всяким денежным хмырям. Профессия, как и любая другая, имела свои плюсы и минусы. Но для ее избранниц перевешивали плюсы — что и определяло их во всяком случае свободный лично выбор.
Сейчас живой товар, в дождь и мороз несущий свою каторжную вахту на московских тротуарах, — это, как правило, провинциалки, у которых дома малое дите и никаких средств к существованию. Можно, конечно, для очистки личной совести в них и бросить камень осуждения. Во-первых, нечего рожать в зоне рискового существования — которая в нашей провинции сейчас практически везде. А во-вторых, ведь сами же, пусть сдуру даже, прыгнули на ту панель!
Но это все равно что осудить попавшего в капкан зверька за то, что он туда полез. Или чернокожих персонажей Гарриэт Бичер-Стоу за то, что они негры. Сам Бог дал женщинам инстинкт рожать — даже в самые тяжкие годины. У юной матери погиб муж — или оказался негодяем; родители без работы и без денег, одной бабушкиной пенсии на все рты не хватает. Вот и готова почва, на которой возникает тотчас своя черная Юлька со своим капканом на отчаявшуюся с горя душу. Створка захлопнулась — и поезд с очередной невольницей ушел.
И тут общество должно дать себе отчет: принимает оно рабовладельческий порядок или нет. Если да — то, конечно, только раб во всем и виноват, а рабовладелица, черная Юлька, — уважаемый член общества. Если же нет — бороться надлежит не против белых рабынь, а против самого вцепившегося в свои прибыли невольничьего рынка. У нас же сейчас, с одной стороны, статьи УК 240 и 241 по вовлечению в проституцию и содержанию притонов еще никто не отменял. Но с другой, судебных процессов по ним нет практически — а живой товар в газетах рекламируется так же открыто, как автопокрышки и щебенка.
И это рабство у нас водится не на одной панели. Вся нынешняя торговля на лотках — то же самое. Невольницы тут, являясь той же секс-обслугой для хозяев, преимущественно хачиков, за свой стоячий по 12 часов в сутки труд не получают ничего. Весь заработок должны наворовать на обсчетах и обвесах покупателей — что делает их и легкой поживой для пасущихся вокруг ментов. Я пару лет назад был на громком суде над одной такой торговкой, обвинявшейся в продаже своего новорожденного ребенка. Все жутко возмущались ее преступлением — но ни одной души не тронуло, что мать-рабыня за день до родов еще стояла на морозе у своего лотка — и на другой день после родов там уже стояла снова.
И по поводу Чечни, ошибочно считаемой у нас каким-то исключительным очагом работорговли. Просто в Чечне с этой работорговлей начали войну. Стали хоть как-то выручать попавших в рабство, хоть вести им счет. Ну а в Москве никто такой счет не ведет, с работорговлей не воюет — вот ее и нет. И тот на редкость благородный мент, избавивший Наташку, — зондеркоманду все же из каких-то ведомых ему соображений отпустил.