С Томасом Иосифовичем Коргановым мы встретились в редакции газеты "Завтра", и вот что он рассказал.
Томас КОРГАНОВ. Утром 5 марта 1953 года в Московской консерватории я сдал свой первый экзамен по композиции, можно сказать экзамен на звание композитора. А вечером пришло сообщение: умер Сталин. Стало известно и о смерти Прокофьева. Официального сообщения о смерти Прокофьева не было, только по телефону передавали друг другу. На следующий день в консерватории мы стали собирать деньги на цветы Прокофьеву. Нашли в каком-то питомнике на Ленинградском шоссе последние остатки цветов в горшках. Конечно, никто не спрашивал: для кого цветы, были уверены - Сталину. Гроб с телом Сталина стоял в Колонном зале, и весь центр был в оцеплении. Но Тихон Хренников сумел как-то организовать доставку гроба с телом Прокофьева из проезда Художественного театра (композитор жил в доме напротив МХАТа) в Дом композиторов на 3-й Миусской улице. Мы привезли цветы в Дом композиторов, у гроба Прокофьева стоял почетный караул из музыкантов и студентов консерватории. Сначала народу было немного совсем, а потом - всё больше и больше. Около Прокофьева постоянно были люди, помню еще, Кабалевский из Китая прилетел.
И вот первой ночью, часа в три, четыре, мы с одним моим товарищем - студентом, жившим в общежитии консерватории в Дмитровском переулке, решили пойти в Колонный зал. Мы пошли вниз по улице Горького, все переулки, что выводили на Пушкинскую улицу, были перегорожены тяжелыми грузовиками. Там были войска. Пройти было невозможно. Где-то в районе Столешникова переулка мой товарищ показал паспорт со своей пропиской в Дмитровском - и нас пропустили. Мы вышли на Пушкинскую и попали в толпу, которая после давки на Трубной площади уже спокойно шла в Колонный зал. У кого-то пуговиц не хватало, у кого-то рукав был оторван
В Колонном зале непрерывно звучала музыка, играли оркестры - один сменял другой. В почетном карауле стояли члены Политбюро. Сталин лежал в белом кителе. Мы прошли мимо гроба, вышли из Колонного зала и опять по улице Горького вернулись к гробу Прокофьева.
Прокофьева хоронили на Новодевичьем кладбище. После того, как гроб опустили, Тихон Хренников сказал: "Умер великий русский композитор". Впервые Сергей Прокофьев был назван "великим". Все об этом знали, конечно, но соблюдали "табель о рангах". Тогда четко подразделялось: вот этот композитор - выдающийся, этот - великий. Да, и Тихон Хренников впервые назвал тогда Прокофьева - великим.
"ЗАВТРА". Томас Иосифович, были ли в те дни траура речи о Сталине?
Томас КОРГАНОВ. Нет. Три дня, начиная с 5 марта, во всех репродукторах звучала только музыка. Никаких речей не было. Никто не выступал и ничего не говорил. Когда слово бессильно, в права вступает музыка. А какая музыка звучала! Лучшие записи, шедевры мировой классики - Бах, Бетховен, Моцарт, русская и советская классика. Развлекательная музыка вся исчезла. Это был великий океан камерной, вокальной и симфонической музыки - всё самое лучшее, что было создано музыкантами мира. Те дни - незабываемое время для меня. Такого в моей жизни больше не было.
"ЗАВТРА". Чем объяснить можно плеяду выдающихся музыкантов того времени? Софроницкий, Юдина, Ойстрах, Гилельс, Мравинский, Голованов - невозможно перечислить всех.
Томас КОРГАНОВ. Так исторически сложилось, что плеяда великих музыкантов появилась в нашей стране в то идеологически несвободное время. Идеалы людей на высоте духа тогда были. Я помню, как в тридцатые годы появились скрипачи: Ойстрах, Коган, пианисты: Флиер, Гилельс, Оборин Они становились знаменем советского искусства, показателем расцвета культуры в Советском Союзе. И им давали "зеленую улицу", радовались их успехам, создавали им условия для работы. Тогда же появился Рихтер. Никогда не забуду приезд Рихтера в Баку, где я жил в то время. Он играл ранние сонаты Бетховена, которые мы все знали, играли при обучении. Но мы не узнали этих произведений.