Дальше — великая русская "замятня" и рождение в крови и муках "советской стратегии", позволившей, какая бы она ни была, создать мировую державу, победить фашизм и избежать планетарной ядерной вакханалии, которую, вне всяких сомнений, устроил бы англосаксонский мир.
В течение почти всего ХХ века Россия (СССР) бессменно работала планетарным МЧС. Пусть эта метафора покажется несколько сниженной, но она, на мой взгляд, достаточно полно и точно отражает суть вещей.
Когда мы говорим о "русской национальной идее", о "русской мечте", мы часто попадаем в некую неизбежную смысловую (семантическую, риторическую) ловушку. С одной стороны, идея или мечта подразумевает нечто глобальное, в высшей степени стратегическое, масштабное и т.д. С другой — это нечто должно быть всё же как-то конкретно, словами сформулировано. Слова же (если это термины) — всегда многозначны, и эту многозначность в европейской традиции принято тщательным образом толковать. И здесь мы, русские, как это ни печально, становимся жертвами европейской филологической традиции.
Основатель этой традиции — Сократ. Любой диалог Платона, где участвует Сократ, есть попытка определения с помощью метода майевтики — родовспоможения значения слова, его толкования. Завершение диалога — компромиссная дефиниция. Всё это чудесно. Но такая "мания" дотошно толковать слова подразумевает скептическое отношение к словам вообще: ничто в словах и их значениях нельзя принимать на веру, любые слова нужно "левополушарно" анализировать. Безгрешных слов не существует.
Для сравнения: иероглифические "правополушарные" китайцы никогда поиском дефиниций и словесной аналитикой не грешили. Если спросить древнего китайца "а что такое "мечта"?", он скажет: "представь себе ситуацию…" И дальше идёт описание мечты через ситуацию. Европейцы бы сразу зашуршали словарями и стали раскладывать "мечту" по семантическим полочкам.
Мы, русские, конечно, в большой степени сократики-платоники. И это хорошо и плохо. У нас получается примерно так:
— Что такое "русская мечта"?
— Это справедливость.
— А что такое "справедливость"?
— Так, смотрим словарь… "Справедливость — это справедливое отношение к кому-либо, беспристрастие, действие, соответствующее истине".
— Угу… а что такое "беспристрастие" и "истина"?
— Так, смотрим словарь… "Беспристрастие — это отсутствие пристрастия, справедливость"… Ой, кажется, это уже было… Так… "Истина — это адекватное отношение в сознании воспринимающего того, что существует объективно; правда; утверждение, суждение, проверенное практикой, опытом".
— Угу… А что такое "адекватный", "сознание", "объективно", "правда", "утверждение", "суждение", "практика" и "опыт"?
И так до бесконечности.
Почему так относительно долго и эффективно работала "советская стратегия", "советская мечта"? В частности ещё и потому, что сама идеологическая система подразумевала "запрет на сократизм" по отношению к ряду ключевых идеологем ("ленинизм", "социализм" и т.д.). В учебниках давались "научные" определения, которые не подлежали обсуждению. Кроме того, существовали лозунги-образы, слоганы, достаточно удачные для восприятия и запоминания ("ленинизм — это молодость мира", "любовь, комсомол и весна", "Ленин, партия, комсомол"). Начиная примерно с 70-х годов во всю эту сферу начал вкрадываться, скажем так, "ироничный сократизм", в конце концов расшатавший советскую мечту. В принципе, СССР был разрушен, в первую очередь, лингвистически, филологически.
Почему этого не произошло в Китае? Помимо всего прочего, ещё и потому, что такого "сократического поддона" в Китае не было и нет. И не может быть. Здесь нет и не было филологических предпосылок развала мечты. Они мыслят не "словами", а "конкретными ситуациями".
Мы, конечно, не Китай. Но мы и не Запад.
Мы любим повторять, что для появления русской мечты-идеи нам необходима экстремальная ситуация, а если вокруг скучные будни — "карету мне, карету!" Нам необходимо напряжение всех сил. А когда происходит такое напряжение? Когда нам и всем окружающим плохо.
Значит, получается, что русская идея есть идея преодоления трудности, горя, трагедии, идея спасения. Себя и остальных. Есть конкретная ситуация беды — и всё как-то формулируется само по себе.
Первая русская идея ("Москва — Третий Рим") была идеей наследственного, потомственного спасения православия, истинной веры от вер "неистинных". Типологически она никак не отличалась от спасения мира от "корсиканского чудовища", "коричневой чумы" или ядерного апокалипсиса. Всё то же планетарное МЧС. "Москва — Третий Рим" — это конкретное "задание" для русского МЧС XVI века.