Александр Проханов. Я был на Семипалатинском полигоне, видел взрыв. Мне объясняли, что такое Семипалатинский полигон для развития науки. Это не только бомба. Это тысячи всевозможных параллельных экспериментов со взрывом. И когда закрыли Семипалатинск, когда Новая Земля молчит, вы чувствуете, что вас лишили экспериментальной базы?
Александр Румянцев. Экспериментальная база закладывалась со страховкой. Там, на Семипалатинском полигоне, не только штольни, в которых взрывали, там был мощный импульсный реактор, на котором можно былоиспользоать стойкость материалов, то есть моделировать тяжелейшие нагрузки и испытывать материалы. Было много других стендов. Такие вещи, которые опасны, только в рамках полигона могут проводиться. Конечная цель — разрушение какой-то конструкции и выяснение ее ресурса. Но такой реактор есть и в Арзамасе.
На Новой Земле у нас сохранились все возможности для испытаний, и там сейчас отрабатывают конструкции обычной взрывчатки. На нас американцы обижаются, что мы их туда не пускаем. А мы говорим, что вы не подписали договор о всеобщем и полном запрещении ядерных испытаний. Подписывайте, приезжайте. Мы люди открытые, но только в рамках взаимных договоренностей.
Обидно, что в том же Казахстане остался мощный Ульбинский металлургический комбинат, который, кроме таблеточного топлива для атомных станций, производил много полезной народно-хозяйственной продукции. Теперь все это в рамках международного сотрудничества надо реанимировать, возрождать, строить общий дом. Ядерные технологии должны быть консолидированы. Тот же Семипалатинский полигон, он же ведь и для других экспериментов использовался, не только для взрывных. Я думаю, что время расставит все на свои места, но что касается нашей обороноспособности или тех потребностей в экспериментах по обеспечению безопасности в ядерной энергетике, то у нас вся база в порядке.
Валентин Чикин. Вы трудно "въезжали" в министерство?
Александр Румянцев. Я и сейчас еще не могу "въехать", настолько это было неожиданно для меня. Хотя мне как директору Курчатовского института последние 8 лет приходилось на уровне формирования бюджета делать то же самое, что делается и в этом кресле. Но здесь же еще производство, огромная отрасль, — и чем я никогда не занимался профессионально — оружие. Однако все физические принципы мне знакомы. И раньше я много работал с оружейниками, потому что у них есть ряд технологий и материалов, которые нужны были в моей прежней работе. Первый реактор был построен в Курчатовском институте. Первая центрифуга — в Курчатовском институте. Первый каскад центрифуг — в Курчатовском институте. Первая термоядерная установка — там же. Людей знаю многих. 32 года в отрасли. Но все равно это качественно новое для меня дело. Надо многому учиться. И бюрократизацию я уже ощутил. Спасибо, что у меня есть такие коллеги в отрасли, на которых я могу опереться.
Александр Проханов. Ядерная энергетика. Это, казалось бы, вершина технократизма. Ядерные физики или ядерные энергетики все время были, извините за выражение, снобы. Они были авангардисты, на них смотрело общество, вокруг них возникали мифы. Это была как бы особая каста. Они культивировали в себе эту закрытую касту рыцарей прогресса. Но на мой взгляд, недостаточно иметь ядерное оружие, ядерные станции и реакторы, необходимо еще то, что мы старомодно называем как бы духовной компонентой. Технократизм плюс духовность. Машина плюс душа. Техника плюс природа. Или Господь Бог. У вас как ученого, сейчас министра, хватает времени, интереса, потребности думать о вещах сопутствующих?
Александр РуМянцев. В юности я очень много уделял внимания спорту, для меня даже одно время встал вопрос: поступать в институт или продолжать заниматься спортом. Но я все же выбрал МИФИ. И тогда с большим спортом мне пришлось расстаться. Но я не чужд всего, что вне физики.
У моих друзей интересные хобби. Многие пишут картины — и маслом, и акварелью. Играют на различных инструментах. Пишут стихи. Я много читаю художественной литературы. Я без художественной литературы просто не могу, слежу за новинками, стараюсь держать себя в форме. Практически перечитал всю классику — зарубежную и отечественную. Это меня духовно обогащает, помогает по-иному осмыслить те эксперименты, которыми я занимаюсь. В физике много красоты. Люблю поэзию, особенно Серебряный век. Поразительно — именно тогда, когда лилась кровь, шла гражданская война, люди находили общечеловеческое в осмыслении жизни. Это вдохновляет и обнадеживает.