Находящийся в буржуазной среде Поэт должен быть радикальнее самих радикалов. Причем недостаточно быть радикальным в "Слове" — даже самые литературно-пропагандистские вещи Лондона общество с перебоями в пищеварении, но проглатывало. Литературный радикализм сам по себе исчерпываем. Лондон выжал из буржуазного общества все, что в нем еще было живого: гангстеров, Аляску, индейцев, акул — капиталистов, рабочие кварталы. Но без революции, без кровавой борьбы эта страна не могла уже дать Лондону достойных образов. Оставалось так, что либо на баррикады, либо эмигрировать в Сталинский Коммунизм.
Штаты не сами по себе, а как "высшая стадия" буржуазности. Не случайно, что с этой страной Гамсун, Селин, Лимонов связывали самые тяжелые, тоскливые образы. Буржуазность расслабляющая, убаюкивающая, смертельно опасная для того напряжения, в котором Поэт только и может творить. Облагополученный Миллер сошел до описания своих жизненных неурядиц, снабженных подробными характеристиками съеденного и выпитого.
Неполитичность "поэта" — это сознательное бегство от опасности, от опасного существования. Чем же он тогда отличается от не претендующего на Слово читателя (зрителя, слушателя…)? Бог любит тех, кому дарует трудный путь. Бог любит тех, кто не сворачивает, не убегает, не прячется от даруемых испытаний.
Райская Валгалла — это слишком элитарный клуб. Рядом с Цезарем, Александром, Сталиным нет места для политических середнячков, отсидевших на престоле положенные им сроки. Тепличные писатели рядом с Гамсуном, Селином или Мисимой — это пошло.
У поэта нет пути назад. Достигнув "славы" и, соответственно, лишившись связанного с этим источника творческого напряжения, поэт обречен на маразм, долгое или длительное дряхление а-ля Дали. Спасти его может только политика — источник неиссякаемого напряжения. Борьба, имевшая место до революции, лишь усиливается с наступлением последней. Пределом является достижение рая (Коммунизма…) на земле, но с наступлением последнего Поэту уже не придется ничего писать.
Буржуазное время, как и любое другое, тщеславно и мечтает войти в историю. Для этого ей нужен Поэт, писец на жаловании здесь не подойдет. Купить? Но тогда ценой будет полное уничтожение существующего буржуазного строя — ведь именно этого требовали от матки-родины коммунист Лондон или фашист Паунд. Да и Мисима желал от откормленной убогой Японии не меньше чем тотального изменения, а не добившись — ушел в свой самурайский рай, не доставив "эпохе" удовольствия считать его своим. Долгое страдание, превратившееся внезапно в ликование, долгая немощь, претворенная в достижение высшей чистоты, — душа созерцает этот чудесный лик, который есть подлинное ее отражение, лик, который она так пламенно желала обрести и не могла.
Она давно знала, что смерть есть победа, но не видела, что эта победа столь велика.
На вершине лирической мощи стоит поэт-герой.
Пиндар порвал свои струны, разбил свою лиру, потому что знал, сколь прекраснее воевать и дерзать.
Принц Д’Аннунцио Только тот коммунист истый,
Кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
В будущее прыжок.
Довольно грошовых истин.
Улицы —
наши кисти.
Площади —
наши палитры.
Книгой времени
тысячелистой
Революции дни не воспеты.
На улицы,
футуристы,
барабанщики и поэты.
Большевик Маяковский Пусть же они придут, веселые поджигатели с испачканными сажей пальцами! Вот они! Вот они!.. Давайте же, поджигайте библиотечные полки! Поверните каналы, чтобы они затопили музеи!..
Когда нам будет 40, другие, более молодые и сильные, может быть, выбросят нас, как ненужные рукописи, в мусорную корзину — мы хотим, чтобы так оно и было!
Поднимите голову! Гордо расправив плечи, мы стоим на вершине мира и вновь бросаем вызов звездам!