О выставке «Христианские древности Пермского края»
Предметы культа - выставка на любителя. Столицу трудно удивить изысканной иконой, богатством церковной утвари и облачения. Простаивающая без ритуала роскошь "замыливает глаз", а духовная практика - крестные ходы, паломнические очереди, службы и исповеди - проходит вне музейных стен.
Если только жизнь сама не впечатается в эти предметы. Помню, как потрясла меня кремлевская икона Смутного времени - пятьдесят отреставрированных мастерами Государственного исторического музея досок. Сгорая и плавясь, вопя во весь голос и забывая каноны, она будто заново собирала страну из пепла почище "Окон РОСТА".
Но то - смута. А вот мирная деревянная скульптура, привезённая в Москву в честь 290-летия Перми, потрясает не меньше. Кажется, ради этих человечков и затеяна выставка древностей в ГИМе. Иисус и Богородица, апостолы и святые, ангелы и херувимы - будто перепись населения после конца света - в окружении местных икон и лицевого шитья Строгановской школы, облачения и утвари. Всего 120 экспонатов.
Крупнейшие кредиторы русских царей Строгановы сочетали промыслы и торговлю с мощным культуртрегерством. Нанимали столичных мастеров, ведали обширной территорией с разномастным населением, включая казаков и опальных католиков, строили города, украшали храмы.
По всеохватности и многодельности Строгановы оказались под стать первому миссионеру Прикамья - святителю Стефану Пермскому: тот и азбуку придумал для окормления зырян, и церкви возводил, и ризы с иконами сам расписывал. Но если Строгановым для покорения Сибири пришлось нанять атамана Ермака, то Святитель, согласно преданию, шел к язычникам с миром и, согласно устному преданию, брал чудесами, превосходя сильнейшего из местных колдунов - Паму-сотника.
Запад и Восток, язычество и христианство, старый и новый обряды - все в Перми срослось намертво - алтыря от алтаря не отличишь. На представленных иконах - протопоп Аввакум и Благоразумный Разбойник, Петр с Павлом у залива с каравеллами и несущийся на колеснице пророк Илия.
Апофеозом "всечесива" - скульптуры XVII-XVIII вв.: круглоокие и раскосые, курносые и с горбинкой, кто с книгой, кто с молотком - русские, татары, удмурты, башкиры - они то усмиряются в аскезе, то рассыпаются в барокко. Мозолистая резьба спонтанна, облупленная краска отдает репинским импрессионизмом, формат выразительности не помеха: будь ты хоть в человеческий рост, хоть мелким орнаментом на Царских вратах. Сколько раз камеру наведешь, столько разных лиц и получишь. Рассматривать можно бесконечно, и нет ничего мудрее в такой ситуации, чем разрешить свободную фотосъемку.
Под музейной крышей деревянный народец был собран в 20-х-40-х годах прошлого века - стараниями этнографов и краеведов Александра Сыропятова и Николая Серебренникова. Порубить дерево, как срубил в свое время Стефан Пермский языческую березу, у комиссаров новой культуры рука не поднялась. Рассказывают, что коми-пермяки верили, что скульптуры ночью оживают и ходят по храму. Их одевали, регулярно меняли обувь, угощали. А к изваянию Праскевы-Пятницы, покровительницы семейного очага, бездетные пермяки и в музей приходят. По языческому и еретическому ведомству деревянная братия всея Руси и прошла в светлое будущее, избежав, в отличие от церквей, поругания и разрушения. Пермякам и вовсе повезло: всем колхозом святые переселились в ставший музеем Спасо-Преображенский кафедральный собор.
Сегодня в их родословной усматривают и другие корни, замечая сходство одного из "Иисусов страждущих" с Дюреровской гравюрой 1493 года. Что ж, западных веяний Пермь не избежала: многие владыки назначались сюда из Малороссии. Русская деревянная скульптура пережила свои эпохи и влияния, однако и простому зрителю видно, как свободно "дышит", по сравнению с архангельской каменной суровостью, податливое пермское дерево. Как непредсказуема эта "единая общность" по сравнению с ориентированными на европейские образцы ярославцами.
Топорность лишь удваивает силу и сближает форматы - сравнить хотя бы деревянное Распятие в окружении херувимов Никона Кирьянова и лицевое шитье покровцы "Распятие с предстоящими и избранными святыми".
Запад менторствует. Север безмолвствует. Пермь - слушает, раскрыв рты и полностью отдавшись на милость Откровения. Кого как Господь застиг, тот так и остался - удивляться, плакать, радоваться, прозревать. Никто не просится в композиции и не вписывается в интерьер, каждый суть сам по себе. Даже каждому из четырех евангелистов одного мастера - свой "голос был". Но что бы ни случилось с эпохой, стилем и укладом, голос звучит единой разноголосой литургией.