Александр Проханов. Значит, у нашего народа есть какой-то канал к ценностям, который не удаётся перекрыть всем этим диверсантам.
Владимир Бушин. Хотя я далёк от всякой мистики, но думаю, что так. Есть какой-то загадочный, как ты любишь выражаться, мистический канал, идущий из глубин истории.
Александр Проханов. Может быть, таким каналом являешься и ты.
Владимир Бушин. Ну Как уже говорил, я чувствую сильную поддержку, люди благодарят, целиком разделяют мои взгляды. Это мне очень помогает.
Александр Проханов. Ты прожил множество советских формаций. Молодым человеком вкусил сталинизм - был предвоенный сталинизм, военный сталинизм, послевоенный сталинизм Ты вкусил хрущёвскую эру. Как бы ты описал движение исторических энергий через советский опыт? Ведь это было всё разное, загадочное. Внутри советской эры существовало несколько, может быть, друг другу противоречащих формаций.
Владимир Бушин. У меня нет такого представления, что вот - это эра сталинизма. Шла обыкновенная нормальная жизнь. Никто этого слова - сталинизм - не говорил. В газетах иногда было "сталинская эпоха". Но в жизни нашей не бытовало. Ленинизм - да.
Ну а Хрущёв - целиком построен на ненависти к Сталину, на свержении его образа в сознании народа. Участь его была ужасна - Господь его наказал несколькими годами жизни после свержения. Сталин-то этого не испытал. Сталин умер на вершине славы.
Александр Проханов. Сама ненависть Хрущёва к Сталину - явление загадочное. Могла быть антипатия, конкуренция, но ненависть? Сама по себе ненависть - чувство непростое. В люто ненавидящем человеке появляется страшный колодец внутрь тьмы. Внутри этой ненависти возникают и заговоры, и безумия, и отравления, и герастратовы комплексы. Думаю, Хрущёв, отняв у Сталинграда это имя и назвав его Волгоградом, совершил оккультный шаг. Он не мог не понимать, что "Сталинград" для родины значит не меньше, чем "Священная война", не меньше, чем Днепрогэс, чем само слово "СССР". Значит, уничтожая слово "Сталинград", он совершал оккультный антиисторический акт. Хрущёв не был таким уж простым мужичком-кукурузником.
Владимир Бушин. Не шибко умён, но хитёр, ловок, оборотист. Ненависть, она ещё и оглупляет человека. Возьми хотя бы Ирину Хакамаду. Я читал одну её книгу. Это же поразительно! Она говорит о Сталине: маленький, старенький, ничтожный А узколобый настолько, говорит Рой Медведев, что было решение ЦК на фотографиях увеличивать его лоб на 2 сантиметра.
Да, ненависть оглупляет. Должна же понимать Хакамада, что рост человека не влияет на его значение. Небольшого роста был и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин. Она всё время клянётся в любви русскому народу. А русский народ говорит: "мал золотник, да дорог", "мал, да удал", "велика Федула, да дура Да почему маленький? В кинохронике видно - человек среднего роста. Из его тюремных документов известно: 174 сантиметра. Во мне 178. То есть чуть пониже меня.
Ненависть опустошает человека.
Александр Проханов. И ещё соединяет его с какими-то чёрными глубинами. Ненависть - это чувство, которое соединяет человека с противоположным знаком: перебрасывает твои клеммы от плюса к глубинному минусу.
А в твоей жизни были конкретные враги, не бытовые, а идеологические, с кем бы ты враждовал, конфликтовал в культуре?
Владимир Бушин. Конечно. Ну, "враг" - слово тяжелое, но я часто не согласен с суждениями, оценками, взглядами иных авторов, которые с самых высоких трибун говорят несуразные вещи и о советском времени, и об Отечественной войне.
Александр Проханов. Это не враги. Ты над ними иронизируешь, карикатуризируешь их. А были такие враги раз и навсегда, которые прошли через всю твою судьбу литературную, которые с тобой сражались, доставляли тебе неприятности? Были экзистенциальные враги?
Владимир Бушин. Нет, таких, чтобы "раз и навсегда", чтобы "через всю" хотя бы литературную судьбу, а ведь ей уже семьдесят лет, - таких роковых супостатов у меня не было. Но был, например, очень острый конфликт с Владимиром Карповым. Потом мы помирились. Он выступал в ЦДЛ на моем вечере с каким-то добрым словом, а я защищал его от грязной клеветы "Московского комсомольца".
Александр Проханов. А Солженицын не был твоим врагом?