Серебряный век. Стиль Ар нуво — покатые формы, виньеточные узлы, переплетение лиан. Самая простая вещь обязана быть красивой и — вычурной. Стол, пара стульев с бледно-зелёной обивкой (наверняка, это значилось, как оттенок vert-de-pomme – или ещё как-нибудь изысканно). Очаровательный сервант-игрушка — тоже при виньетках и — лампа. Электричество уже в ходу. Жилище для господ среднего достатка. Бледное, с кружевными прошивками, платье - чуть завышенная талия — как порешил диктатор моды Поль Пуаре и — чёрная мужская визитка с тугим жилетом. Добротная посуда, расписанная дивноцветьем и узорочьем. Портреты государя и государыни — он в мундире, она в кокошнике и церемониальном облачении а-ля рюсс. Они - молоды и благообразны. XX век ворвался! Ананасы в шампанском и — хризантемы в саду. Отцвели! Скоро всё это сомнётся и выветрится, а вышедшие из моды жилеты станет донашивать обездоленный Киса Воробьянинов. Вот — комнатка в подвале, принадлежавшая простому работяге — впрочем, тут бедненько, но чистенько, а на столе — самовар да чашки. Икона в красном углу. Топчан с покрывалом. Это — не дно. Здесь теплится жизнь, и хозяин носит кожаную тужурку. Он уйдёт в Революцию, чтобы выстроить Город Солнца с домами-коммунами из стекла, бетона и света. Но эксперименты в духе конструктивизма не задались — воздушные замки Весниных и Леонидова оказались чем-то, вроде преждевременной фантазии, а котлеты на фабрике-кухне получались гораздо хуже, чем в описаниях Юрия Олеши (имеется в виду роман «Зависть» - Авт.) . Основная масса городских жителей осела в коммунальных квартирах — с матрасами, высмеянными Ильфом и Петровым и примусами, над которыми тоже не поглумился только ленивый.
Перед нами - коммунальная обитель 1920-1930-х годов. Никелированная кровать, письменный стол, крепкий венский стул, всенепременный комод и овальное зеркало — в нём отражалась совслужащая Рая или Зина, (губки - бантиком, а брови — ниточкой, и короткие волосы — перманент, как в дамском журнале «Моды сезона» за 1935 год). Сеточка для волос. Белые туфельки. Белая шаль. Белый мужской пиджак. Предгрозовые, солнечные 1930-е. Оттого и цвет времени — белый. Цвет - спортивный, яростный и бесконечный. Будущее — прекрасно. Прошлое? Изумительно. Покрывала, наволочки и салфетки — всё украшено, отделано фриволитэ и ришелье. То, что в 1920-е называлось «тухлым мещанством» нынче в ходу. Барышни-пролетарки — вышивают гладью и вяжут кружевца - как дворянские дочери в старинных романах. Портрет Ленина — обязательный и непреложный, как правда. Икон более не держат — опасно. Большевизм — тоже религия. Изящные чашки с коммунистической атрибутикой — знаменитый на весь мир агитационный фарфор. Обычному-то гражданину завсегда нравились розы-мимозы, вензеля, золотце, а в книжках о передовом russian-дизайне остались блюда с Ильичом и супрематические кофейники Николая Суетина. Поодаль — чёрная радио-тарелка, возвестившая о начале Битвы. Голос Левитана. Победа будет за нами! Совсем иначе выглядит жилище начала 1940-х — 1950-х. Перед самой войной жить стало не только веселее, но и намного легче. Презентабельная мебель — мягкие диваны с валиками, резные этажерки, настенные зеркала с «барочными» рамами. Сталинский Большой Стиль, замешанный на имперской гордости, набирал обороты — в области архитектуры и живописи. И - в повседневном быту. Украшенная ёлочка — ещё один знак. В 1937 году партийный функционер Павел Постышев написал программную статью, по сути, реабилитировавшую Новый Год. С этого момента - балы, маскарады и детские утренники, а в каждом доме появилась «лесная красавица» в шарах и гирляндах. Но враг не дремлет, а мировая революция не ждёт — на полочке мы видим работу Сталина «Вопросы ленинизма». Скромно притулилась печка-буржуйка с чайником — приметы военной зимы и послевоенной надежды.
Оттепель! «Живу, как хочу,- светло и легко. / Живу, как лечу, - высоко-высоко» - воскликнул Роберт Рождественский, а Геннадий Шпаликов ему подпел: «Бывает всё на свете хорошо». Дерзновение молодости. Чарующая новизна. Желание вышвырнуть на свалку «тучный» комод, а вслед за ним — шторы, пуфики, обеденный стол. И — вышивку фриволитэ. И - диван с барственными валиками. Вся эта дребедень собирает пыль. Важны разговоры и мечты о грядущем. Оно рисуется привлекательным и тёплым. Как эта комната с весёленькими занавесочками... Уже в отдельной квартире. В хрущёвке с низкими потолками, вдали от благ цивилизации. Но — своя, родная. Узкий диванчик, «двухголовый» торшер, лаконичное трюмо, сервант на ножках. Всё кажется временным и хрупким. Не особо уютным. Пётр Вайль и Александр Генис иронизировали: «Особую ненависть романтиков вызывала мягкая мебель: плюшевое кресло, кровать с шарами, тахта "лира". Взамен следовало обставить быт трёхногими табуретками-лепестками, лёгкими торшерами, узкими вдовьими ложами, низкими журнальными столиками. Безразличный алюминий и холодная пластмасса вытеснили тёплый плюш. Такая квартира ощущалась привалом в походе за туманами». Вот и гитара — лучший друг физика-походника: «Что у вас ребята в рюкзаках? Старая и верная гитара» Нюанс — букетик ландышей или, как пелось в одной легкомысленной песенке: «Светлого мая привет» . Эпоха ландышей. Эра весны.