Для меня Валентин - некий псковский кудесник, целитель, собиратель. Вроде бы мы с ним оба - литературные критики, но, если я подчас и обрушиваюсь со всей страстью на то или иное неудачное произведение, или на целое направление, на чуждый мне литературный лагерь, то Валентин, будучи схожим со мной по многим взглядам, истинный православный, патриот России, воевать ни с кем не любит, он - врачует даже неугодных, далеких от него писателей. Врачует добрым словом, проникновенной речью, даже взглядом своим. Кто еще мог как-то утихомирить разбушевавшегося Виктора Петровича Астафьева, кто еще мог продолжать свой долгий терпеливый диалог с яростным либералом Александром Борщаговским?
Только псковский кудесник. Он дружен и с непримиримым имперцем Александром Прохановым, и с отчаянной советской патриоткой Татьяной Глушковой, и с преемником толстовского рода Владимиром Толстым. При этом никогда не кривит душой, остается на своих позициях. Такие собиратели Руси и русской литературы крайне нужны отечественной словесности. Он не будет устраивать яростные дискуссии, не будет рваться на митинги, но проповедовать-то он будет всем очарованным слушателям своим всю ту же русскую правду.
К примеру, путешествовал не так давно Валентин Яковлевич вместе с Валентином Распутиным по Ангаре, и почитывал заодно "Дневник писателя" Ф.М.Достоевского. И что же он там вычитал для своих читателей: "Это было "предисловие" Федора Михайловича к своей "Речи", писанное много позже, когда его уже отобнимали и славянофилы и западники. И он вдруг смутился западническими-то объятьями и решил договорить им в лицо то, чего не было в "Речи", и уклонился от примирения, объяснив, чем ему чужды эти русские "европейцы". Он "раздел" их программу от передовых украшений и написал самую суть, и прочитайте-ка! Ведь мы сейчас слово в слово эту оскорбительную программу выполняем, будто она вчера принята Госдумой и утверждена Советом Федерации.
"Мы намерены образовать народ наш помаленьку, в порядке и увенчать наше здание, вознеся наш народ до себя и переделав его национальность в иную, какая там сама наступит после образования его. Образование же мы оснуём и начнём с чего и сами начали, то есть на отрицании всего прошлого и на проклятии, которому он сам должен предать своё прошлое. Чуть мы выучим человека из народа грамоте, тотчас же и заставим его нюхнуть Европы, начнём обольщать его Европой, ну, хотя бы утончённостью быта, приличий, костюма, напитков, танцев. Словом, заставим его устыдиться своего прежнего лаптя и квасу, устыдиться своих древних песен и, хотя из них есть несколько прекрасных и музыкальных, но мы всё-таки заставим его петь рифмованный водевиль, сколько бы вы там не сердились на него. (Как тут не заметить в скобках, что мы уж один рифмованный водевиль и поём, даже в самом прямом смысле: "Кошки", "Нотр-Дам де Пари", "Чикаго" - В.К.). Одним словом, для доброй цели мы многочисленнейшими и всякими средствами подействуем прежде всего на слабые струны характера, как и с нами было, и тогда народ - наш. Он застыдится своего прежнего и проклянёт его. Кто проклянёт своё прошлое, тот уж наш. Если же народ окажется не способным к образованию, то и "устранить народ".
Не можем же мы, приняв наш вывод (а перед этим говорилось о единстве и красоте народа - В.К.), толковать вместе с вами, например, о таких вещах, как Le Pravoslavie и какое-то будет бы особое значение его. Надеемся, что вы от нас хоть этого не потребуете?" (А-а! Чувствуете как в этом пропасть иронии - хоть этого-то не потребуете?" - В.К.).".
Даже у Валентина Распутина сердце от таких постоянных нападок нашей либеральщины устало, не желает слушать, а наш тихий псковский кудесник не позабудет вновь напомнить об особенном значении русской Церкви, о целительности Православия, и о мистической силе русского Слова. Сила в статьях и книгах Валентина Курбатова не в борьбе его, не в постоянном тереблении души, а в желании успокоить, обрадовать, исцелить читателя и слушателя, вернуть ему чувство света. Он знает о важности писательского умения окликать друг друга через все границы и препоны, с опытом людей, одинаково знавших страдание и любовь Неслучайно многие писатели считают Валентина Курбатова как бы самым умеренным критиком русского патриотического направления, а его давнего сотоварища Льва Аннинского - таким же самым умеренным критиком либерального направления. Так ли это, или не так, но и на самом деле это наши связующие нити между либеральным, прозападным и консервативным, государственническим направлениями отечественной словесности. Вот они и собрались в жюри Ясной Поляны, под крылом советника президента Владимира Толстого.